Сенешаль почувствовал себя виноватым и попытался оправдаться:
– Я знал, что вокруг него шатается всякая рвань, но не предполагал, что это монастырская защита. И оружия у них не было.
– Оно было попросту спрятано. Но что теперь делать? – произнес граф скорее для себя, чем для собеседника, но, тем не менее, сенешаль ответил:
– Сначала нужно заняться вашей рукой. А потом уже всем остальным.
В этом граф был с ним согласен. Рука болела ужасно, в ней обжигающими толчками пульсировала кровь, и он чувствовал сильное головокружение.
Если не считать падения в подземелье, устроенного ему презренной Агнесс, когда он довольно болезненно приземлился на спасший его живой ковер из крыс, графу не доводилось испытывать боль. Да и тогда он отделался всего лишь синяками и царапинами, хотя глубина колодца была изрядной. Пострадали лишь раздавленные им при приземлении крысы.
Контрарио никогда не болел, не получал ран, он не знал, что это такое – мучительная боль. Он издевался над своими любовницами, возбуждаясь от вида их страданий, но никогда не задумывался, что может сам испытать нечто подобное.
И вот теперь его руку ломило от невыносимой боли. Ломило так, что перед глазами плавали какие-то кровавые искры. Он впервые стиснул зубы не от ярости, а чтоб не застонать, ибо слабость аристократу выказывать постыдно. Слабость – удел простолюдинов, но не тех, в ком течет гордая кровь знатнейших родов Терминуса.
Приехав в дом, приказал позвать к себе лекаря и считал томительные мгновенья до его появления. Боль была такая, что он было решил, что умирает. Стоящий рядом с ним сенешаль бесстрастным взглядом смотрел на его мучения.
Лекарь явился быстро, с набором каких-то устрашающих металлических блестящих инструментов в зеленом кожаном сундучке. Осмотрев руку графа с торчащими из нее стрелами, осуждающе покачал головой.
Контрарио ужаснулся.
– Неужели стрелы отравлены?
– Не думаю. Если бы они были отравлены, вы бы уже скончались или, по крайней мере, не могли разумно говорить.
– Ты меня обнадежил, – с изрядной долей иронии проговорил граф. – Но отчего тогда такая боль?
Лекарь с удивлением посмотрел на пациента. Контрарио был бледен, на его лбу выступила испарина. Лекарь решил, что терпеть боль его господин не умеет. Попросту не приучен. Он только других любит мучить, но, как все изуверы, не переносит боль сам. Разрезав плотный рукав камзола, лекарь оголил руку графа и, осмотрев плоть с вонзенными в нее стрелами, лаконично пояснил: