– Я не против, – она улыбнулась, взяла бокал и, поболтав немного в руках, сунула туда нос. Нюхать тоже было интересно и, пожалуй, приятнее, чем пить. И вот этим моментом Мигель ей понравился тоже: что так легко отнесся к ее нелюбви к выпивке. Обычно люди предпочитают навязывать алкоголь, хотя зачем, Петра понять не могла никак. Ну, если им нравится – так им же больше достанется, когда она не пьет.
К ее дегустациям Мигель, напротив, отнесся со всем вниманием, и как-то незаметно, пока остальные танцевали под всякое шумное и быстрое, Петра, при активном участии Мигеля, успела продегустировать по глотку того и этого. От имеющегося красного вина он, правда, сразу принялся ее отговаривать, уверенно сообщив, что «это пить нельзя и нюхать тоже не стоит», зато к остальному как-то умудрился выбрать подходящие закуски из довольно скромного, вполне «студенческого» ассортимента. Сам он все это время продолжал пить вот это сладкое белое, заедая мягким сыром – все ту же половину бокала, совсем неторопливо. Петре оно тоже неожиданно понравилось, особенно вместе с сыром, если нюхать и пить совсем понемногу. Только это вино не было никаким сладким, на ее вкус, сладкие вина ей как раз не нравились: они были слишком тягучие и крепкие, а это было не сладкое и не кислое, а совсем мягкое, как сок, в удачной пропорции разведенный водой. Белое пиво было совсем не похоже на это вино, но тоже чем-то понравилось. И все это выходило как-то весело, увлекательно и легко, будто само собой и невзначай. Точно так же, легко и словно ненароком, Мигель то и дело касался то ее ладони, то плеча, наклонялся ближе, когда говорил, но ничего большего сделать не пытался, даже обнять или положить руку на колено. Наконец, когда закончилась очередная мелодия, он громко и весело сказал:
– Бланка, ради всего святого, поставь наконец что-нибудь, подо что прилично танцевать такому старому и солидному человеку, как я, – вызвав всеобщий смех. На вид ему было ну никак не больше тридцати, хотя Петра и не знала, сколько точно. А потом все принялись коситься на них исподтишка, когда заиграла медленная мелодия и Мигель поднялся и подал Петре руку, поклонившись с каким-то аристократическим изяществом, которое не подходило ни их студенческой попойке, ни, тем более, Петре. Его прикосновения были очень уверенными, и это опять начало вызывать у Петры всякие мысли о неприличном. Рука на тали не прижимала слишком уж жестко, но была такой твердой, чтобы точно провести ее в танце, так что уже не была важна мелодия. Главное – ощущать, куда ведет Петру Мигель.