Белые маки. Легенда о труверах - страница 8

Шрифт
Интервал


– Ишь ты! – тихо сказал мрачный лысый громила в доспехах, от тяжести которых, как мне показалось, чуть подгибались ноги его рыжего жеребца.

Остальные удивлённо переглянулись.

– Ты кто такой? – сурово вопросил, наконец, воин, восседавший  на белом коне.

Он был молод и широкоплеч, и я бы даже согласилась признать его привлекательным, если бы не маниакально-цепкий, ледяной взгляд пронзительно-голубых глаз, придававший его лицу хищное выражение.

– Трувер предназначения, к вашим услугам, – смело соврала я, вспомнив, что у меня за спиной висит лютня несчастного бедолаги, труп  которого я обнаружила на камнях у пещеры.

– Трувер, говоришь?

Всадник на вороном коне, худющий, словно Кощей Бессмертный, и такой же страшный на вид, с сомнением прицокнул языком и кивнул тому, кто тёмной громадой высился рядом с ним.  Конь этого субъекта был цвета трупа, из которого высосали всю кровь, да ещё, ко всему прочему, жутко косил жёлтыми глазами и всхрапывал, отчего из ноздрей, казалось, вырывалось пламя. Его хозяин, не проронивший пока ни слова, вызывал у меня особенные опасения. Всадник пришпорил  коня и приблизился, отчего мне стало как-то не по себе. Он сбросил глубокий капюшон плаща, соперничавшего по черноте с ночной темнотой, открыв немолодое свирепое лицо, пересечённое уродливым шрамом, и потребовал:

– Тогда блесни своим искусством, мальчик. Скажи что у меня на уме. Спой мне обо мне.

 Один глаз у него был сильно повреждён, видимо, храня память об ударе вражеского клинка, а второй смотрел сурово и страшно. Возразить что-то или отступить не было никакой возможности. Я присела на придорожный камень, не дожидаясь, пока ноги сами подломятся подо мной от страха, и  взялась за лютню. Нежно прикасаясь к струнам,  я выдала первый  изящный романтический перебор, потом подкрутила колки, настраивая инструмент. Прежде всего надо было успокоиться. Петь – не дрова пилить, как говорится. Не впервой! Пальцы  привычно порхали по грифу, совсем как в прежние времена. Звук лютни всегда казался мне  мягче, глубже  и  изысканней гитарного, а этот музыкальный инструмент, который достался мне при столь странных обстоятельствах, обладал совершенно чарующим голосом, словно был наделён  каким-то непостижимым волшебством.

О чём же спеть суровому воину, путешествующему под покровом ночи в компании таких же, как и он, головорезов? От того, как мне удастся это сделать сейчас, возможно, зависела моя жизнь. Угадать, что у него на уме, конечно, было невозможно, поэтому я вспомнила все песни про рыцарей и разбойников, которые когда-либо исполняла на Грушинском фестивале или на сходках ролевиков, но ни одна из них не подходила для данного  случая. И тогда я решилась положить на музыку давно написанные мною стихи.