Он не врал, на полках в рамках стояли магоснимки улыбающихся молодых людей и девушек с камертонами в руках. Но именно в этот момент я почувствовала неясное беспокойство, какой-то зуд в кончиках пальцев и уверилась в том, что Клауфельд причастен к тайне исчезновения моей тётки.
- Иными словами, о портальном артефакте в виде золотого камертона, которым пользовалась фроляйн эф Гворг, вы ничего не знаете? – безразличным тоном спросил ищейка.
- Пресветлые Небеса, конечно, нет! Мы с фроляйн Тиффани были всего лишь преподавателем и студенткой, а такие отношения не подразумевают…
Вот оно. Этой маленькой оговорки оказалось достаточно, чтобы понять, как работать с клиентом.
- Вы хотите сказать, что Тиффани была в близких отношениях с кем-то другим? С герром Панини? Герром Блантом? Герром Фореску? Герром Лаурвальдом?
Ищейка понял и подхватил:
- Со всеми четырьмя? Или с молодым Эрихом Зюнцем?
- Вы сошли с ума? Да как вы смеете говорить такое о прелестной юной девушке, талантливой студентке?!
- Так ведь вы молчите. И из вашего молчания складывается ощущение, что вы сами были в неё влюблены, - пожала плечами я. – Но без взаимности.
- В неё все были влюблены, - сказал ректор с явным нежеланием. – Просто какой-то магнетизм, я не понимал, что со мной происходит. Но я знал, это недопустимо, и боролся.
- А те четверо, что были убиты? Тоже боролись?
- Откуда мне знать, они со мной не делились.
- А Тиффани тоже не делилась?
- Пресветлые Небеса, я дал слово, что всё останется между нами.
- Всё останется между нами, - серьёзно подтвердил Хантхоффер. – Или можете сразу собирать вещи и освобождать этот замечательный ректорский кабинет.
- У вас нет таких полномочий!
- Они есть у Первого Советника, - сообщил ищейка.
– Что вам сказала Тиффани? – с трудом сохраняя расслабленную позу, подхватила я.
- Герр Блант сделал ей предложение, герр Панини и герр Лаурвальд собирались с ним драться, а герр Фореску рисовал её всё свободное время. Никто не мог остаться равнодушным к её уникальному таланту.
- Поясните, о каком таланте речь?
- Фроляйн Тиффани была чрезвычайно одарена. И в рисовании, и в музыке, и в стихосложении, и в танцах, и… вообще.
Видимо, было что-то ещё, особо выделявшее тётю. Что-то недосказанное осталось висеть в кабинетном воздухе. Но Клауфельд упёрся и замолчал.