– Да, вот так вот. Можете даже кричать. Двери тонкие, вас услышат.
– Вы что творите? – сипло переспросила Уитни, не понимая мужчину. Он хотел, чтобы она сопротивлялась? Хотел, чтобы кто-нибудь услышал её вопли?
– Насилую вас, – со смешком выдал манаукец и снова поцеловал.
Найт поражённо выдохнула, не в силах сопротивляться от удовольствия. Кажется, манаукец и понятия не имел, как по-настоящему насилуют. В этот момент жертва не испытывает наслаждение и удовольствие, а боль, унижение и всепоглощающее желание умереть. Сейчас Уитни хотелось совсем иного. Она впервые поняла, что поцелуи могут нравиться.
– Через сколько они появятся? – тихо шепнул манаукец, нежно проводя носом по шее Найт.
Та не сразу поняла, о чём её спрашивали. Но стоило собраться. За всё в этом мире приходилось платить, и за эти секунды удовольствия ей придётся расплачиваться болью в апартаментах Инагавы Таро, но Уитни точно не пожалеет об этом. Манаукец явно был первосортным любовником. И ведь это он всего лишь целует.
– Минута минимум, – с трудом выдохнула она, и её тут же сорвали со стола, развернули спиной, лицом к двери. Сильные руки вцепились в края ворота костюма и рванули в разные стороны, оголяя грудь.
– Извини, что так грубо, но так нужно, – оправдывал свои действия мужчина.
Уитни испуганно выставила руки перед собой, потому что поза, в которую её насильно гнули, была знакома ей с того самого первого раза семь лет тому назад.
– Нет, нет, – вырвалось у Найт, которая запуталась в своих воспоминаниях, рухнувших, как внезапный обвал в тоннеле шахты. – Прошу, не надо, – шептала она, ощущая тяжесть мужского тела и пальцы на своей талии. Только не опять! Только не так!
Двери распахнулись и в кабинет ввалились боевики Главы. Что было дальше, Уитни не видела. Как только она почувствовал, что её отпустили, стекла на пол и, прикрываясь руками, застыла, всё ещё барахтаясь в своём личном кошмаре.
Ей всего восемнадцать, она одна против взрослого мужчины. Кричи, не кричи, никто не слышит, в жилблоке они одни. Тихий противный шёпот, что родители знают, что ему можно, что она должна, проникает прямо под кожу. И боль, разрывающая на части, и стыд, что происходит всё именно так – унизительно, на коленях, уткнувшись лицом в подушку, чтобы сдержать крик и заглушить рыдания. И похотливые, чуть хрипловатые стоны Фишера сменились на шёпот Главы Инагавы, который любил хватать за волосы и оттягивать голову назад, и иметь так жёстко, чтобы не оставалось места удовольствию, только боли. И эти жалкие глупые вечные слёзы… как же Уитни себя за них ненавидела.