Эвард. Ищейка. Нет, не так. Предводитель армии вампиров. И он гонял меня по лесу, выматывая, загоняя в ловушку. Истинный хищник, который четко указал на то, что я — жертва. Ни один кошмар, ни одно восстание не пугали так, как он. Естественно, он это почувствовал. Фыркнув, Эвард потянулся за железным кубком и залпом выпил его. Мое сердце же забилось в три раза сильнее: губы ублюдка окрасились в красный, и это явно не вино.
— Эвард, — со смешком пожурил Саманун, заметив мой судорожный вздох, когда Эвард облизал губы. — Ты напугаешь её.
— Неужели? — притворно удивился он и повернулся ко мне: — Скажи, девочка, ты боишься меня?
Я напряженно застыла, смотря только на перстень на руке Самануна, даже когда Эвард положил руку на бедро. О, боги…
— Страх меня возбуждает, — шепотом проговорил он, обдав горячим дыханием щеку. Я поморщилась, уловив запах крови из его рта. Чувствовала себя загнанным зверьком рядом с ним.
Папочка, поскорей забери меня…
— О да, я это прекрасно знаю, — резко рассмеялась Архелия и тут же зло добавила: — А теперь отцепись от Эпсионы и перестань вести себя как урод.
Эвард почему-то послушался её и даже руку с бедра убрал. Сглотнув, я на миг прикрыла глаза и вновь открыла их, благодарно посмотрев на Архелию. Та, казалось, совсем потеряла интерес к нам и принялась за рагу. Её совсем не смущало ни мое сердцебиение, ни вдруг ставший серьезным взгляд Эварда.
— Да ладно, Хель, я просто дурачился, — вдруг совсем по-человечески смутился он.
Воин, внушающий панический страх одним своим суровым видом, пытается просить прощения у женщины? В те времена, когда он еще не был вампиром, это считали унизительным, и не думаю, что он мог изменить старую привычку. Но Архелия уже давно его не замечала. Я нахмурилась, пытаясь понять, что за отношения в «правящей вампирской семье», и почему Саманун с Эйхареем так внимательно наблюдали за беседой. За раздумьями страх отступил, и когда Эйхарей заговорил, я уже чувствовала себя уверенней.
— Согласен с Хель. Эвард, считай это предупреждением, — проговорил он и посмотрел на меня. — В Сеглате никто не посмеет причинить вред моей гостье.
Я смотрела на него и не могла оторвать взгляда от его темных глаз. И да, верила ему. Почему-то его слова казались нерушимыми, как и сам Сеглат. Как и сам мир.