- Что ты вспомнишь, маменька?
- Ничего, - та мягко высвободилась из рук дочери. – Все уже прошло и больше не вернется. Присядь пока, закончи работу, а я отцу обед соберу.
Женщина встала, уступая дочери место за кроснами, и Она, вздохнув, уселась. Ткать ей нравилось, только вот ноги и плечи потом болели. Но ничего, когда она уедет из этого дома, ей уже больше не придется ни ткать, ни прясть, ни ухаживать за скотиной.
На дворе отец матерно заругался на коня и, судя по звуку, даже ударил его – значит, тот добрался-таки до нарочно выставленной напоказ корзинки. Она улыбнулась. Мелочь, а приятно.
- Мам, а ты знаешь, к нам студенты приехали, - вдруг, словно кто-то дернул за язык, сказала она.
- Кто-кто?
- Студенты из города. У реки лагерь разбили.
- Студенты? – раздался от двери голос отца. – Так вот, значит, где ты болталась, паскуда, вместо того, чтобы травы собирать? Перед парнями хвостом крутила, оторва?
- Отец! – успела крикнуть мать. – За что?
Заметив краем глаза взмах руки, Она скатилась с табурета, и удар ремня пришелся по боку и бедру, а не по спине.
То, что ей удалось увернуться от удара, взбесило отца. Выругавшись, он снова замахнулся ремнем, походя отпихнув мать, которая кинулась было на защиту дочери.
- Стой, тварь!
Но Она не стала ждать, пока ее настигнет карающая рука отца. Девушка торопливо взбежала по ступенькам расшатанной лестницы на второй этаж, сломя голову кинулась в свою комнатку и успела затворить дверь, накинув крючок на петлю прежде, чем отец добрался до нее.
Пока он, отходя, ругался и колотил в дверь ногами – ломать поостерегся, все-таки потом ему же и чинить! – Она сидела на полу в уголке, сжавшись и обхватив колени руками. Ее била нервная дрожь. «Чужая! – вертелось в голове. – Чужая!» - и решимость во что бы то ни стало выбраться отсюда крепла с каждой секундой.
Практика началась с заходом солнца, когда студенты пришли на кладбище, где их встретил один из двух старгородских некромантов.
Некромант был стар. Даже очень стар. Совершенно седые волосы лежали на плечах, изборожденное морщинами лицо было мрачным и каким-то отрешенным, а светлые глаза смотрели до того холодно и пристально, что все невольно поежились. Одетый в темный балахон, он опирался на посох, но на боку его висел меч, а на левом плече болталась холщовая сума, доверху чем-то набитая.