Здесь, как успел заметить Бравлин, никто не интересовался друг другом. Не было времени и, зачастую, сил. В бараках действовал один закон: «Не мешай!» нарушители карались жестоко. И совершенно не важно, чему не следует мешать. Не мешай другому спать – иначе тебя могут ударить или отомстить, помочившись на постель перед тем, как тебе самому захочется вздремнуть. Не мешай соседу по нарам дрочить – иначе тебя могут использовать вместо кулака. Не мешай кому-то наказывать зарвавшегося хулигана – иначе тебя могут наказать вместе с ним. Даже когда подростки в мужском бараке скопом кого-то били или насиловали, давая выход энергии, не предлагалось вмешиваться, чтобы не попасть под горячую руку. Отвернись к стене, заткни уши, накрой голову подушкой, чтобы не слышать криков и стонов – дольше проживёшь. Что творилось в женских бараках, Бравлин не знал. Малица сама не рассказывала, а спрашивать не было охоты. Они вообще мало разговаривали друг с другом. Просто ходили вместе из цеха до столовой и обратно. А после смены их разгоняли по разным колоннам – и Бравлину предстояло шагать прямиком через двор, а девушек уводили куда-то направо, за угол, к другим баракам. Но он продолжал цепляться за эти мимолетные встречи – даже не каждый день удавалось вот так пройтись бок о бок – как за последний, призрачный шанс остаться собой.
На этом заводе он жил всего третью неделю, а казалось, будто прошла вечность. Прежняя жизнь – застава, родные места, приятели и привычный мир – рухнули, отдалились и с каждым днём всё больше казались сном.
…После того, как их, напуганных, ничего не понимающих, загнали в темные вагоны, как скот, в тесноту, где едва можно было прилечь или присесть у стены и везли почти сутки не то, чтобы не удосужившись накормить или выпустить справить нужду, но даже и ничего не объясняя, они попали в пересыльный лагерь. Здесь перед ними – прямо с поезда – прочли коротенькую речь о том, что отныне они энергетики и должны трудиться на благо своей страны. Шокированные всем происходящим, уставшие, голодные, люди поняли едва ли треть сказанного. Что до самого Бравлина, то он только вчера впервые увидел поезд и испытал ни с чем несравнимый ужас. Это жуткое черное, железное, громыхающее чудовище, изрыгающее дым и тянущее за собой несколько деревянных домов на колесах едва не разрушило его психику. Помогло удержаться в сознании одно – таких, как он, тут было немало. Они {все} – мужчины, женщины, подростки, дети – все были напуганы, все на какое-то время превратились в стадо, которое охранники кнутами и прикладами загоняли в эти сараи на колесах. Это потом ему объяснили, как называются эти «сараи», потом он узнал, что железное дымящееся и грохочущее чудовище – всего-навсего паровоз с грузовыми вагонами. Но тогда… прежний Бравлин, десятник в дружине воеводы Брезеня на затерянной в предгорьях заставе, умер от страха. Родился новый Бравлин, жизнь которого была сломана.