— Несправедлива ты. Девица с дороги, несколько дней в седле, — говоря это, мужчина не спеша спустился по лестнице, вальяжно приблизился. Свечка нервно всхрапнула, и Алёна шикнула на неё, хотя мысленно согласилась: ей этот тип нравился ещё меньше старухи. — В остальном — хороша. Стан стройный, румянец живой, и посмотри, какая корона смоляная богатая, никаких каменьев не надо!
— С кем имею честь? — не выдержала Алёна, стараясь не выпускать этого, второго, из поля зрения. А он двигался вокруг, разглядывая её, словно кобылу на ярмарке.
— Зови меня пока Алексеем Петровичем, — представился он, чему-то улыбаясь уголками губ. — Хозяйка, а прислуга-то где? Лошадку бы забрать, Алёну в покои проводить. Забыла, что ли, в своей глуши правила гостеприимства? Накорми, напои, в баньке попарь, а потом расспрашивай.
Старуха повелительно стукнула тростью, и в ответ на это, как по волшебству, из неприметной боковой дверцы выскочили двое. Хмурый высокий мужчина средних лет, который молча взял лошадь за повод, Алёна едва успела подхватить с седла перемётную суму. Светловолосая молоденькая девушка, почти девчонка, в длинном сарафане и с зелёной атласной лентой в волосах остановилась рядом с Алёной, поклонилась хозяйке и мужчине, и только потом обратилась к гостье, любопытно блестя глазами:
— Пойдёмте, сударыня, проведу в покои.
— Ступай, после разговоры. — Алексей Петрович повелительно взмахнул рукой, блеснул камень на перстне — крупный, тёмно-красный, что запёкшаяся кровь. Опять мелькнула какая-то мысль, и опять ускользнула.
Алёна по-уставному попрощалась и пошла за девушкой к крыльцу, мимо старухи. Та смотрела так, будто Алёна обокрала её или в чём-то ещё провинилась, — холодно, зло, с отвращением.
— Как тебя зовут? — обратилась она к провожатой, когда дверь терема закрылась за спиной.
— Марьяна, сударыня.
— А я Алёна, и давай на ты. Скажи, а Алексей Петрович, кто он?
— Не знаю, он только прошлого вечера прибыл, — охотно отозвалась служанка. — Но птица, по всему видать, грозная, тайной тропой пришёл, и с хозяйкой вон как разговаривает, а она — терпит и не спорит. И страшный такой, как зыркнет — душа в пятки! Хотя держится вежливо, рук не распускает, да и языка тоже. Насмешничает этак снисходительно, но не обидно, не зло.
— Марьяна, а что с князем случилось? — попыталась алатырница воспользоваться случаем и узнать ответ хоть на один из своих вопросов.