Да, когда-то у меня был друг... Или я думал, что он мой друг. Ведь у меня был и наставник, куда более старый товарищ, которого я считал едва ли не родным себе... И он предпочёл вот этого самого друга мне, когда речь зашла о том, кто станет преемником и наследником его места в Организации... Я никак не мог простить ему, что перед уходом, перед смертью - ведь он ждал смерти - старый кот-магистр Сефирос думал вовсе не обо мне, а об этом мальчишке, выскочке! Неужели триста лет совместной тяжёлой борьбы ничего не значили? Ревность, ревность, зеленоглазое чудовище... Я знал, что чувство это иррационально и глупо - но до сих пор не мог ничего с собой поделать. Впрочем, постепенно ненависть затихла, сменившись лишь глухим раздражением, если иногда я опять вспоминал об Андрее Малинове. Что мне до этого смертного? Ещё лет пятьдесят, и он умрёт. Состарится и умрёт и его красоточка-жена. А я буду также силён и юн, как и сто, и двести лет назад... И столь же прекрасна и юна будет моя Марина. Марина! Багровый свет моих очей! Тёплая радость моих чресел! Я обожаю её всегда прохладную кожу, ровные нежные бледные черты лица, почти чёрные гладкие волосы, тёмно-карминовые глаза. Белые остренькие клыки, которыми она чуть прикусывает, играя, мои губы во время любовных забав. Она очень игрива, моя Марина. Она ненасытна и неутомима. Ещё бы. Ведь она полноценный обращённый вампир. Даже физически она немного сильнее меня, и её объятия и ласки иногда полны сладкой боли. Но мне это нравится. Я люблю её. Люблю сильнее всего мира. Люблю сильнее себя. Люблю сильнее Бога, который хотел бы её у меня отнять. И уж точно люблю куда сильнее, чем любил бывших "друзей", которые готовы были её прикончить...
Они ведь и так убивали её не один раз. И её, и меня. Малинов пронзал своим "астральным" клинком и её и моё тело. Панина с холодными глазами прирождённой убийцы стреляла в нас из своей крупнокалиберной пиромантской винтовки. Если бы у неё хватило сил, она отрезала бы бедняжке голову раскалённым докрасна ножом.
Странно всё-таки, неужели она действительно была так слаба тогда, что не смогла этого сделать? Ведь потом у неё вполне получалось стрелять в меня, да и ушли они оба на своих двоих, несмотря на то, что я очень удачно ранил её броском ножа. Быть может, на какой-то момент её руку удержала жалость?