Рослого, толкового Саньку приметили мужики из придорожной автомойки, в выходные летние дни он лихо справлялся с мытьем машин, бабуля иной раз пыталась заплакать, но внук обнимая ее бурчал:
- Ты не реви, мы с тобой не бомжи какие, вот совсем вырасту, заработаю нормально, будешь ты у меня жить спокойно!
- Ох сынок, твои слова да Богу в уши! - Гладила его по вихрам самая лучшая на свете бабуля.
Мать как-то прислала.. нет, не денег- письмо на двух страницах, Санька читать не стал:
- Баб, чужая она мне, не хочу про неё знать! У меня только ты и есть!
Потом уже, когда Санька повзрослеет, бабуля скажет- у матери кроме Саньки еще две дочки родились, сестры ему.
Пожав широченными плечами, внук ответил:
- Баб, я тебе уже как-то говорил: мы с тобой Шестаковы, кто там у этой женщины и что, не важно, я ей- чужой, она мне тоже!
Когда бабуля ушла он очень сильно переживал, на похоронах не видел и не слышал никого,
Шнур говорил приезжала бабулина дочь с какой-то своей дочкой, сильно рыдала, он не обратил внимания, не до того было, что ему фальшивые слёзы чужой им с бабулей женщины?
Не знал Санёк, именно Костька, притормозил эту тетку когда она ринулась к нему, захотела обнять своего сына и вместе погоревать у могилки так давно не виденной матери, уезжала-то на год- два, оказалось- на всю оставшуюся у бабули жизнь.
Что и как говорил Шнур этим двум ненужным здесь, никто не услышал, стояли они в сторонке, только видели деревенские как бледнела и горестно кривилась бросившая когда-то своего ребенка на мать, Ленка, давно так неплохая Шестакова. Подошла-таки бросить горсть земли и после быстро так заспешили они с дочкой на остановку, Ленка всё оглядывалась на стоящего в одиночестве такого взрослого и такого чужого ей сына.
Всё это узнал он уже где-то через неделю, Шнур осторожно так сказал про приезжавших:
- Мать твоя рвалась с тобой поговорить, обнять тебя хотела, я, извини, не пустил!
- Правильно сделал! - кивнул Шестаков-то лько объятий каких-то левых родственников мне и не хватало!
Сейчас уже далеко за полночь, сидел он в темноте, смотрел на догорающие в камине угольки, не шел к нему сон, взбаламутился осадок, огромным камнем давненько лежащий на душе, саднило внутри: бабуля ушла, теперь вот и Сашка неизвестно где, жива ли? Как бы не расстались они когда-то, но пусть бы только жива! Зла ей он никогда не желал!