Мама была буквально раздавлена горем. Она просто не представляла, как жить дальше. Поэтому никто не удивился, что Крам временно забросил учёбу. Куда больше удивились, и это ещё слабо сказано, когда он не вернулся совсем. Просто забрал документы и поступил в сугубо мирный геологический. Впрочем, Рэйвен-младший всегда был со странностями. Да, ответственный, да, надёжный, никогда не подставлял товарищей и не пытался вылезти вперёд, прикрываясь именем отца, но при этом чересчур закрытый. Близкой дружбы ни с кем не водил, в редких и потому вожделенных вечеринках не участвовал и вообще вне учёбы предпочитал проводить время в одиночестве. Таких на потоке больше не было — за время бесконечных тренировок и длительных учебных вылетов пилот и так почти всё время один, не считая незримого координатора, успеваешь истосковаться по общению! Но Крама вполне устраивало общество галанета. Как ни зайдёшь — вечно сидит, уткнувшись в монитор. И добро бы на развлекательных порталах! Нет, читает какие-то скучные научные статьи. Одно слово — чудной.
А вот новые сокурсники знали совершенно другого Крама Рэйвена. Не душа компании, но уж точно не демонстративный одиночка. Он активно участвовал в учебной и неучебной жизни курса: так же как все, яростно спорил с товарищами во время программных диспутов, отстаивая свою точку зрения; не без удовольствия проводил время в любимой геологами «Седой древности», где как-то раз радостно упился до первого в жизни тяжёлого похмелья; до изнеможения работал «в полях» и каждый раз с трепетом вслушивался в незатейливые слова старинных походных песен, которые традиционно исполнялись под аккомпанемент допотопной гитары.
Могло показаться, пилот Рэйвен-младший превратился в совершенно другого человека. Но это было не так. Просто сейчас, впервые за всю свою жизнь, он чувствовал себя по-настоящему свободным. Он наконец-то был на своём месте.
***
Несколько лучших студентов удостоились чести лететь на Дриопу с самим Доном Мэнсоном — известнейшей в их кругах личностью, неутомимым, несмотря на годы, исследователем, как он шутил, «всего, что не движется». Участвовать в его экспедициях мечтали все, но удача улыбнулась немногим. Крама совершенно не смущало, что вожделенная для профессора планета находится вдали от оживлённых межпланетных трасс, в самом малообитаемом секторе галактики. Так даже лучше! Ближе к природе, меньше зевак путается под ногами, меньше всяких бумаг заполнять по прибытии… У Мэнсона было невероятное чутьё на интересные находки, и экспедиция в очередной раз это доказала: среди ничем не примечательных скальных пород они обнаружили поверхностные залежи ценнейшего руодерита. Найденное тянуло не только на очередную научную сенсацию, но и обещало будущим разработчикам сумасшедшую прибыль. Воодушевлённый перспективами, профессор вознамерился отвезти образцы лично, но не на Тею, до которой было добрых две недели пути, а на ближайшую «цивилизованную» планету, где работал по контракту его близкий приятель. Корыстной выгоды в этом не было вовсе: Дон пользовался своим официальным правом выбирать разработчика крайне редко, в основном когда существовала угроза вмешательства в их дела союзных военных ведомств, «которые никогда не думают об окружающей среде и до сих пор применяют для разработки грубые, просто варварские методы!». Мэнсон ратовал за минимально возможное воздействие на экосистему, особенно диких и не слишком перспективных планет, до которых мало кому есть дело. Своей щепетильностью и неподкупностью он нажил себе достаточно врагов, но куда больше было тех, кто, пусть и ради материальной выгоды, стремился не нарушать взятые на себя обязательства. Быть с профессором в хороших отношениях означало работать на перспективу и иметь приличную деловую репутацию — общегалактического масштаба, ни больше ни меньше. Об этом предпочитали помнить.