Дальше, хуже. Наказания… Ох, они были жестокими, - Чех откинул голову назад и уставился в потолок, но не прервал свой рассказ. -Если мы не слушались, а сама понимаешь, дети часто не слушаются, особенно находясь в столь тесных тисках, мать запирала нас в темном погребе с маленькой бутылкой воды на несколько дней. Воду я отдавал сестре, а сам горел в лихорадке несколько дней, пока родительница не сдавалась и не выпускала нас наконец наружу. Чем большее безумие ею овладевало, тем дольше длилось наказание. В конце концов, уже даже маленькой Ларисе было сложно продержаться на одной бутылке воды такой продолжительный срок, что уж говорить обо мне.
Но и это было не самым страшным. Я в какой-то момент догадался сделать небольшой подкоп в погребе, пока мать была на службе. Я прятал там пару кусков хлеба и воду. Много воды и еды мой тайник не вмещал, но стало гораздо легче.
Потом, мать переписала на них нашу единственную квартиру и хлипкую дачу, на которой мы умудрялись выращивать нехитрый урожай. У нас ничего не осталось. Лишь чокнутая мать и куча долгов.
Чех тяжело вздохнул. Я уж было подумала, что рассказ закончен, но, как оказалось, дальше – хуже.
-Думаю, в какой-то момент, мама осознала, что произошло. Поняла, что все это – обман, способ выкачивать последние крохи у отчаявшихся бедняков. Но, так как ее психика уже была окончательно сломлена, она не придумала ничего лучше, чем угнать у одного из сектантов подержанную машину и усадить туда нас с Ларисой…
Чех бросил на меня взгляд, полный отчаяния.
-Она разогнала машину и направила ее в металлическое ограждение. Мне было десять лет, но вся эта история превратила меня в мудрого старика в теле ребенка уже тогда. Я понял, что бесполезно орать матери «тормози», поэтому, открыл дверь со стороны Ларисы и, не думая, вытолкнул ее на дорогу, а следом выпрыгнул и сам.
Мне повезло больше, чем сестре, Лариса впала в кому. Врачи говорили, что она вряд ли выживет. Я винил себя. Так сильно винил, что загремел в психушку. Меня кололи всякой дрянью, но ничего не помогало. Мозг всегда оставался ясным, только тело превращалось медленно, но верно в овощ. Там я и поседел за пару месяцев. Так что я не «блондинчик», - невесело рассмеялся он. -Я просто седой с детства.
Н этом месте он замолчал, немного ссутулившись.