Притом полынь никоим образом не помогала. Даже напротив, мои усилия, судя по всему, веселили того, кто звал… во всяком случае, когда я раскладывала сушеные ветки вокруг кровати, он от души веселился.
Я скользнула пальцами по рукавам и, щелкнув по рунической вышивке на манжетах, досадливо поморщилась. Обережные руны против волшебного народа тоже не действовали. То ли вышила я их неправильно, то ли тот, кто манит меня в холмы, оказался сильнее.
Впрочем, чему удивляться?
Я покачнулась, разум в очередной раз подернулся пеленой, а в ней… в ней звучали слова. Сказанные моим голосом, но не моими интонациями. Восторженными, вдохновенными, преклоняющимися, даже раболепными.
Мой король зовет меня.
Его волосы темнее самой непроглядной ночи, его глаза — как воды моря под ярким солнцем, его черты благородны и совершенны.
Я вижу его образ везде. Он смотрит на меня вместо моего отражения, он подмигивает сапфировым глазом из искаженного блеска заварочного чайника, он улыбается в бликах воды в кувшине… И трудно, так трудно оторвать взгляд от его узкого лица, от плавно изогнутых бровей, от губ, словно вышедших из-под резца гениального скульптора.
Мой король прекрасен так, что от восторга заходится сердце. И он любит меня! Он ждет меня!
В голове прояснилось так же быстро, как и затуманилось. Но если на момент начала морока я стояла за столом, то теперь замерла на противоположной стороне комнаты, распластав ладонь по темному стеклу. А с той стороны вырисовывался смутный силуэт… четкой и яркой была лишь белоснежная ладонь, прислоненная к окну с той стороны.
Изящная, узкая… с чересчур длинными пальцами. Нечеловеческая.
Фейри. Совершенство, у которого обязательно есть изъян. Безмерно красивый и — как и всякая красивая тварь в природе — безумно опасный представитель дивного народа.
Чтоб они там все передохли в полых холмах!
И это не я злая. Любой человек не отличается добротой, когда у него, учитывая все впечатления, едет крыша.
Стремительно развернувшись, я бегом бросилась к лестнице. Взлетев по ней, с грохотом захлопнула за собой дверь и прислонилась к дубовому массиву, прижимая ладонью бешено колотящееся сердце.
Хотелось слышать голос. Свой, не начарованный. Потому я говорила. И снова говорила.
— Нужно что-то делать!
Слова с трудом продирались сквозь сведенную страхом глотку, и голос звучал хрипло, надсадно, словно я долго кричала, а не вкрадчиво мурлыкала о прелести ушастого нелюдя из отражения.