Ранило обеих, и мать и дочь, но только дочери суждено было выжить.
Самохвалова-младшая кусала губы, повторяя про себя мантру «ненавижу Гадюкино», а сама вспоминала, как отец держал её за руку, там, в ослепительно-светлой реанимационной палате и говорил, требовал, приказывал, умолял:
– Живи!
Живи, дочь. Если мама не смогла, живи ты. Живи за вас обоих. Живи! И она выжила…
То время привязало их друг к другу намертво. Папа так и не женился с тех пор, да что женился, даже женщину не нашёл. Не нашёл, не искал и не собирался. У самой Маши с парнями тоже дальше поцелуев в щёчку не заходило ещё. Нет, она понимала прекрасно, что оставаться девственницей в почти семнадцать – фу, без вариантов. Но как-то жизнь не так всё время складывалась. Может, и к лучшему. Чтобы сказать потом тому единственному, одному и на всю жизнь сакраментальную фразу из романтических историй, неизменную и вечную: {я хранила себя для тебя}.
Глупая мечта, безусловно. Не для нашего быстрого, циничного, практичного насквозь, до костей и мозга костей, века. Самохвалова-младшая вполне себе это осознавала. Но не прыгать же в койку с первым встречным, верно? Почти семнадцать это же не почти сорок. Разберёмся.
Сначала с этим Гадюкиным что-то сделать не помешало бы. Спалить к чертям, например. Или утопить. И вернуться в город, домой…
Девушка всё же улучила минутку и прошлась к калитке, туда, где стояла странная собака. По следам вроде бы можно было понять, собака или волк. Ну, если их сфотографировать. И спросить у Гугла.
Следов не было.
Маша внимательно изучила взглядом каждый сантиметр месива из земли, подтаявшего снега, воды, прошлогодних листьев.
Следов не было.
Вот тут стояла эта странная собака. Стояла, смотрела на окно… взгляд нашёл окно сразу же, безошибочно, внутренним каким-то наитием. То самое окно, откуда выглядывала сегодня утром.
Но следов не было! Ни собачьих, ни кошачьих, ни птичьих. Собственные следы отца и дочери Самохаловых – были. Вдавленные в разбухшую влагой грязь, наполовину заполненные водой, но они были. А вот собачьих лап не было ни одной.
{Так не бывает…}
Спину проёжило нехорошим холодком. Дожили, собаки всякие мерещатся. А тут ведь даже психушки нормальной нет, если вдруг что.
***
Дом Самохваловых стоял в самом конце улицы. Ну, как, улицы… Раздолбанное, расквашенное, с двумя глубокими колеями от мощных колёс то ли камаза, то ли чего-то ещё такого же монструозного, полотно назвать полотном и дорогой не поворачивался язык. Соседний дом стоял с заколоченными окнами. Ещё один через дорогу так же не подавал признаков жизни. А дальше улица сворачивала к линии низеньких коттеджей белого кирпича. Вот там, наверное, кто-то действительно жил…