Я его ударила. Ударила. Вот этой самой рукой, на которой до сих пор словно чувствовалась каждая щетинка небритой щеки парня. Эта мысль засела в голове надоедливой мелодией, прицепляющейся на целый день, без возможности переключиться на нечто более стоящее. А ещё на глаза, почему-то навернулись слёзы. Были они то ли запоздавшим страхом, то ли обидой на брезгливые выпады Пушкина, но пролить я их себе не позволила.
Рядом тихонечко, невесомо, словно перышко, боясь, что я её прогоню, опустилась Лера. И смиренно стала ожидать, пока публике надоест зрелище, и она, поскучнев, удалится. Последней, и впрямь надолго не хватило. Ещё пару минут недоуменно погудев, (смысл фраз для меня остался фоном, поскольку внутренне я продолжала сожалеть о содеянном) все разошлись.
Ташина присела поближе, и видя, что я не спешу шипеть разозлённым ежом, обняла меня за плечи, продолжая выражать поддержку.
Но совесть, на то и совесть, что долго молчать, не способна…
- Это ведь не он нарисовал, - грустно возвестила подруга, разглядывая отвлечённым взглядом исписанную преподавателем доску.
Будто бы до этого не насмотрелась! О, таки злобный ёж, привыкший встречать её миролюбие в штыки своих иголок, проснулся! И завозился, засопел, заворчал…
- Я знаю! – буркнула раздосадовано. Сказала и добавила, стремясь расставить все точки на «и». – Но это не значит, что не заслужил. Поэтому прекращай моральную давку, мы не на концерте, и без тебя тошно.
- Может, извиниться? – робко предложила Лерчик, и тут же, играя на опережение, продолжила: - Хочешь, я за тебя…
Не позволила ей договорить. Нахмурилась, сложила руки на груди и вновь недовольно заключила:
- Может.
На какой из двух вариантов развития событий соглашаюсь, одногруппница так и не поняла, но уточнить не решилась. Поскольку я успела подняться, принимая невозмутимый вид и протопать на выход. В конце концов, Луновский не ягненок ангельский, как-нибудь переживет мою жестокость, тем более, что я и действительно постараюсь выдавить из себя нечто вроде «Сори».
Как оказалось в дальнейшем, выдавливать ничего не пришлось – униженный и оскорблённый на следующую пару не явился.
ГЛАВА 2. Так стали планеты…
Последняя пара пролетела на удивление шустро, словно лихач на новоприобретённом байке по центру проспекта, весело порыкивая гомоном удаляющейся шайки подрастающего поколения информационных технологий. Я тоже удалялась. Правда вовсе безрадостно, но… Это ведь не моя вина, что Луновский пренебрёг попыткой извиниться? Кто его заставлял срываться с места, и нестись в неизвестном направлении на зависть прочим студентам, лишенных фартовой способности прогуливать безнаказанно? Подумаешь, какой ранимый! Я, между прочим, не совсем и не права – меньше бы вел себя, как главный стайный парнокопытный, и я бы с ним по-человечески! А так... Выходило, что ничего не выходило. Сколько я не пыталась отыскать себе оправдание, оно только и глумилось где-то рядышком, не даваясь в руки.