— Вы не верите в колдовство, святой отец, — неожиданно заявила Валери, лишив Андре дара речи. — И в Бога тоже. Вам нравится власть, которой вы обладаете над простыми людьми. Вы не священник и не служитель Господа. Я вижу, что ваши руки по локоть в крови. Вы хуже тех, кто приходили ранее. Если бы я могла поменяться с вами местами, то без сомнения назвала бы вас Дьяволом во плоти, — с опрометчивой смелостью закончила девушка.
— Вы знаете, как выглядит Дьявол, Валери? — яростно сцепив челюсти, спросил Лафонтен, пораженный дерзостью осужденной.
— Я смотрю на него.
Отрывок 2:
Наши дни. Москва. Россия.
{— Ты молчишь двадцать минут.
— Что я должен делать?
— Говорить.
— С чего начать?
— С того, что привело тебя ко мне. С основной проблемы.
— Я бы не сказал, что у меня есть проблемы.
— Но ты здесь.
— Логично… Мне снится сон. Один и тот же. Каждую ночь.
— Каждую?
— Кроме воскресенья. Шесть ночей в неделю.
— Ты видишь себя во сне?
— Нет. Девушку.
— Знакомую?
— Нет, но теперь уже да.
— Приятный сон? Или из области кошмаров? Расскажи мне кратко суть и свои ощущения во время сна и после, когда просыпаешься.
— Все начинается приятно. Я вижу залитую солнечным светом лесную поляну и небольшое озеро с чистой прозрачной водой. Вокруг зеленые деревья, поют птицы, порхают бабочки, дует ветер теплый, очень приятный, я ощущаю его ароматное дуновение на лице. Я бегу вдоль озера…
— Ты говорил, что видишь во сне девушку.
— Да, я бегу за ней. Подол длинного белого платья мелькает впереди и ускользает, как только я приближаюсь. Она играет со мной, удаляясь все дальше, смеется, поднимая вверх руки к солнцу, ветер играет с ее вьющимися волосами. Голые ступни едва касаются зеленой сочной травы, и мне кажется, что она парит над землей.
— Значит, ты все-таки присутствуешь в своем сне?
— Не совсем, скорее, ощущаю себя ветром, который летит за ускользающей девушкой.
— Ты видишь ее лицо?
— Нет. Никогда.
— Звучит очень красиво. Красочный и приятный сон.
— Да, сначала. Но потом все меняется. Словно кто-то гасит свет, и я вижу ее лежащей на земле, вокруг кровь и грязь, и боль острая, пронзающая все мышцы, словно я сам ее испытываю. Так мощно, что начинаю задыхаться
— Ты просыпаешься?
— Нет. Не сразу. За минуту до пробуждения я вижу, как она разжимает окровавленный кулак, бросая в грязь монеты. Одну за другой. Ровно семь. Когда падает последняя, я просыпаюсь.}