2.
Я проснулась днем, в комнате с незнакомым потолком. Улыбнулась, вспомнив, как Гаммира определяла в какой она спальне, и тут же поморщилась, чувствуя себя намного хуже, чем после бракосочетания с «потеряшкой». Боль не приходила волнами, она проснулась вместе со мной и, выпустив когти, вцепилась в мое несчастное тело. Слезы моментально проступили на глазах, с губ сорвался стон, а в следующий миг в спальню с грохотом ворвался Инваго… или вернее сказать старик.
Седой с сотней длинных белых паклей вместо волос, морщинистой, даже отслаивающейся, кожей и молодым взглядом. Довольные искры в глубине ясных синих глаз, совершенно не вязались с шаркающей походкой, подрагивающими руками и сгорбленной спиной.
- Что случилось? – прокаркала я, когда он поднес стакан воды к моим губам и прохрипел:
- Пей. До дна. Не спорь… И не тяни руки. Пей.
Временно я отложила вопросы и подчинилась. Первый глоток, позволил свободнее вздохнуть, второй расслабил мышцы шеи и плеч, третий принес свободу рукам, четвертый снял оковы с ног, пятый дал спокойствие и легкость, что наполнила меня до краев.
- Как ты? – спросил Инваго, глядя на меня с умилением, как на любимую кровиночку-внучку.
- Лучше.
- Не спеши с оценкой, прочувствуй всю себя, - посоветовал он лукаво и прикусил губу абсолютно целыми, отнюдь не стариковскими, зубами.
- Да все хорошо.
Поводив головой из стороны в сторону, подняла руку, чтобы убрать упавший на лоб тяжелый локон и окаменела. Локон был белый, а рука старушечья. Фаланги пальцев утолщенные, вместо ноготков желтые и кривые когти, кожа серая в струпьях, а кисть и запястье перечеркнуты вспухшими венами.
- Что? – Касаясь лица и с ужасом ощущая твердую корку старой морщинистой кожи, я запаниковала. – Что… произошло? Скажи мне… Пожалуйста! Я утонула, меня сожгли… Я - возвращенец?
- Нет.
- Тогда, что?.. - Голос стих до шепота и тариец крепко сжал мою руку в своей. Плохой признак, очень плохой, я уже знаю, что это проявление заботы все в семействе Дори придерживают на самый страшный случай.
- Произошло то, чего ожидать мы никак не могли, - он посмотрел в мои глаза и укорил: - Ты уснула.
- Я? – Это уже не хрип, а слезливый сип, что прорывается сквозь перехваченное растерянностью горло.
- На четырнадцать лет, – его голос тоже сел, а плечи дрогнули.