— Да, — Лин встала с раздражавшей до зубовного скрежета подушки, выпрямилась и резко выдохнула. Отбросить все лишнее. Только работа. — В порядке обратной очередности. Ты, — она ткнула пальцем в сынка Пузана. — Молодой идиот, который решил, что он круче всех, только потому что его папаша имеет кое-какую власть. Или власть имеет его. Твои похождения в наших трущобах я знаю. Что было здесь?
— Что? — Кажется, ему не только подбили глаз, но и выбили пару зубов, потому что вырвалось это «что» с присвистом и шипением. — Я не… Откуда ты… — А потом включился кродах. Такое иногда случалось с особенно наглыми подонками. Анх они воспринимали как низшую касту, как вещь, о которую при желании можно вытереть ноги.
— Ты знаешь, кто я! — обрадовался золотой мальчик. — Верни меня немедленно домой! И сними это! — он потряс связанными руками. — Дебилка, что ты смотришь! Ты знаешь, кто я! За что вы деньги получаете, куда идут налоги, почему тебе потребовалась неделя, целая проклятая неделя, чтобы меня найти?!
Сардар оказался рядом раньше, чем Лин успела поставить на место эту пакость. Быстро рубанул ребром ладони по шее сзади, так что подонок с воем повалился на пол.
— Помни свое место, отребье! И разевай пасть, только отвечая на вопросы.
Под омерзительное всхлипывание и уверения, что да, он ответит, на все ответит, Сардар отступил.
— Я провалился в проклятый водопад. Мне пробили голову, я чуть не сдох в этой вонючей дыре, прямо на камнях. Потом пополз, полз, полз и выполз. А тут эти. Стая, так они себя называют. Рыжий, тупая скотина, сказал, что я… я… — он задохнулся, закашлялся, выплевывая на пол слюну и кровь.
— Что ты псих и подстилка для настоящих кродахов? Он тебе польстил. Вернуться пробовал?
— Я не знал… не помнил, где…
— Ясно. Ты, — Лин повернулась к следующему. — Заир Кадим, он же Два-к-Дюжине. Побег из-под охраны год назад. Как здесь оказался?
— Простите, с кем имею высокую честь беседовать?
— Неважно. Отвечай.
Бывший делец вздохнул, слегка развел руками и склонил голову в точно выверенном поклоне. Изысканные манеры возвращались к нему со скоростью идущего с моря торнадо, но в сочетании с драной, заскорузлой от пота рубахой и грязными босыми ногами смотрелось это убого. Образ лощеного светского повесы не выдержал испытания трущобами, а вот былая склонность к темным делишкам должна была здесь расцвести пышным цветом.