Лениво облокотился на примятую подушку, скользя равнодушным взглядом по лицам родителей. Их поганые лицемерные вечеринки сидели в печёнках.
— Феликс, это последняя капля! Хватит! — рассержено плюнул в меня словами отец, избегая глядеть в глаза.
— Ой, мамочки, сейчас помру от страха… — отбил его выпад, состроив издевательскую гримасу.
— Несколько дней назад ты разбил машину, которая стоит как хорошая квартира. Ладно, автомобиль… Сам чудом не угодил на тот свет! Хотя мы с мамой много раз просили тебя не участвовать в гонках, но ты не послушался...
— Не смей разговаривать со мной таким тоном! — подался вперед, зловеще оскалившись.
— Ты никто, Феликс. Слышишь? Вернее, нет: ты — огромный болючий фурункул на заднице, от которого у нашей семьи вечно полно проблем.
— А ещё упырь и конченый урод. Забыл добавить? Ведь так? — Я хрипло рассмеялся, самодовольно вскидывая подбородок.
— Феликс, не спорь с отцом, прекрати! — срывающимся голосом прошептала мать. — Мы просто хотели…
Я был совершеннолетним и по закону имел право делать всё, что захочу. А хотел я чертовски много. Вечно голоден до острых эмоций. Моим стерильным, пресным, как бездрожжевой хлеб, родителям никогда этого не понять.
— Замолчи и послушай! — меря огромными шагами комнату, перебил её деспотичный папаша.
— Я не хочу никого слушать! — резко спрыгнул с кровати, чтобы вытолкать этого домостроевца за дверь.
Шум в ушах усилился. Глаза обожгло. Голова закружилась. Моё тело было будто не моё. Бл*ть. Чертов сотряс…
— СЯДЬ И ПОСЛУШАЙ!
Пришлось подчиниться. Просто потому, что я с трудом держался на ногах.
— Ну и что интересненького расскажете? А? — Вылупил глаза, ощущая, как в душе разгорается огонь токсичных эмоций.
— Господи, Маш, кого мы с тобой вырастили?! — потрясенно всплеснул руками отец, отчего я не смог сдержать истерический хохот.
— Ну, посмейся-посмейся! С сегодняшнего дня я лишаю тебя всех кредитных карт. Заблокирую их, к чертям собачьим! А ещё забираю машину. Вернее, нет. Она и так принадлежит мне. Всего лишь не дам денег на ремонт, — омерзительно осклабился отец, перебирая пальцами свои седеющие вьющиеся волосы.
— ТЫ ШУТИШЬ, ДА? ИЗДЕВАЕШЬСЯ?! — внутри всё вскипело, а сердце подскочило в груди, как безумное.
Только не тачку! Нет! Я не мог жить без ночных гонок и хлеставшего в крови адреналина. Уже договорился с Эдом о ремонте. Отец не мог говорить всерьез. Я развел руками, испытывая настоящий шок, и потрясенно спросил: