— Все три пломбы снял.
— Зачем? Зачем все?!
— Раз такое пошло, — значит, ткань обоих зубов пористая. Правда, могут развалиться. Пропитал их этой вонючей гадостью, и пока пусть времянки.
— Не хочу! Мерзко! С двух сторон! Дай я разобью что-нибудь, чашку!
— Не надо, и так последние.
— Они грязные все!
— Все твои…
— Все? Именная, с остатками кофе, — тоже?
— Эта одна моя… Ну, так помыла бы, раз считаешь, что они грязные!
— Еще чего, сам мой!
— Опять не включается, ну что такое! — он дергал рычаг вверх и вниз, стучал по нему, но чайник не подавал признаков жизни. — Я его тренирую так, каждый раз теперь… Нет, не хочет включаться, гад!
— Что ты его трясешь… Наверное, надо контакты зачистить.
— Надо.
— Дай я.
— На. Это, правда, увлекает.
Лиля не могла остаться без чая. Потому она знала, что чайник включится. И всё тут. Максим отошёл, а она тихонько подергала переключатель вверх-вниз, замедлилась, уловила мелькание фиолетового огонька, запомнила уровень, и, — подведя к уровню на миллиметр, — остановила его там, прижав. (Она так порой реанимировала старые дисководы). Не издала вопль ирокезов, а стоило. Ждала его реакции на звук закипающей воды, счастливая.
— Ты включила! Надо же!
— Что бы ты без меня делал?
***
— Оставишь радио?
— Как скажешь.
— Давай. — (Надоели свои ля муры, пусть другое что…)
Это — Любовь!
Что без денег делает тебя богатым,
Это — Любовь!
— грянуло в субару. Дуэт Галкина с Пугачевой. Кажется, — за эту песню в этот момент, — она готова была почти полюбить зажравшуюся парочку. Обоим стало чуть неловко (ощутила), и обоих наполнял какой-то счастливый детский смех вопреки всему. Словно высшие силы подсмотрели, и решили-таки озвучить то, о чём оба упорно молчат. Ведь счастливы же? Впервые они смеются и говорят столь откровенно, после открыто выложенных эмоций, которые нет нужды скрывать. И хохочут даже над своей ссорой. Ее надутое: «Посоветуй, к какому врачу мне обратиться, раз ты…", — кажется, уже стало мемом.
— Куда он торопился, скажи? Мотоциклист. Нормально так — свернул, а тому, типа, ехать не надо! Пусть торопится. А мы не торопимся.
— Ну да.
Солнце. Белые ночи. Хотя двенадцатый час, в общем-то.
— Где тебя высадить?
— Да хоть у самого подъезда!
— Не, к самому подъезду не поеду.
Но остановился ближе, почти не прячась. Расслабились…