— Меня зовут Шерил, мне шесть. Я хожу в младшую школу. Мечтаю писать сказки или вести ток-шоу, — снова начинает тараторить незваная гостья, тщательно вытирая лицо и убирая платок в карман. — Ты любишь читать?
— Да. Здесь много книг.
— Ты читаешь их в темноте?
— Иногда я включаю свет.
— А ток-шоу любишь?
— У меня нет телевизора.
— Жалко. Как можно жить без телевизора? — искренне удивляется Шерил. Мне нравится, как звучит ее имя, словно перекатывается на языке. Если бы у меня была кошка, я бы назвал ее Шерри. Но животные, как и гости, несут в себе грязь и вонь.
— Ток-шоу — это очень интересно, — возбужденно продолжает Шерил. — Я могу тебе рассказать. Вот вчера показывали…
— Замолчи! — резко обрываю я, когда от детской болтовни у меня начинает закипать мозг. Мне хочется закрыть ладонями уши и отвернуться, но получается сдержать порыв. Мне интересно. Я удивлен. Мой покой нарушен.
— Ты не любишь разговаривать? — после непродолжительной паузы притихшим голосом спрашивает Шерил.
— Нет, — давление в висках нарастает, вызывая болезненную гримасу, которая совершенно не отталкивает и не пугает шумную незваную гостью.
— А шоколад любишь? — девчонка выкладывает на стол нераспакованный сникерс. — У меня есть. Хочешь, я угощу? Мне не жалко. Я один съела по дороге. — меня передёргивает от отвращения. Шерил замечает и прячет угощение в карман платья.
— Я не ем шоколад, — отрицательно качаю головой, раздумывая, как бы заставить ее заткнуться.
— Ты же не собираешься съесть меня? Я тут не для этого?
— Конечно нет, — я хмурюсь, глядя на обеспокоенное лицо ребенка. Я не выношу людей, испытываю к ним отвращение. Зачем мне их есть? Шерил облегчённо вздыхает, откидываясь на спинку стула и болтая ногой.
— А то я уже напугалась, — она широко и открыто улыбается мне, и уголки моих губ тоже непривычно дергаются в улыбке. — Как тебя зовут? — очередной неожиданный вопрос вынуждает меня впервые за много лет вслух назвать свое имя.
— Дилан.
— Ты поможешь мне вернуться домой, Дилан?
— А как же Руби? Ты вернешься домой без своей сестры?
— Ты же сам сказал, что ее здесь нет.
Отрывок 2:
К моему удивлению, автор творил свой опус обычным грифельным карандашом, хотя сам факт того, что в наше время кто-то пишет книги от руки, кажется странным. Почерк явно мужской — без всяких закорючек и каллиграфических замашек, ровный, четкий, с легким наклоном вправо и умеренным нажимом, разборчивый с крупными буквами и без единого исправления. Автор не спешил и вероятно продумывал каждое слово, прежде чем перенести его на лист.