Следующие две недели прошли как обычно: скучно, рутинно. Серо. Наверное, за всю мою жизнь это были самые бесцветные дни, и на фоне головокружительного кульбита, который случился накануне, эта бесцветность казалась невыносимой. Как я ни старалась избавиться от воспоминаний, та ночь постоянно стояла у меня перед глазами. Глупая! Я думала отвлечься ненадолго, встряхнуться, чтобы найти силы жить дальше, принять то, что имею и отпустить, наконец, прошлое. Но сделала лишь хуже. Душа разрывалась взаперти, стены съемной квартиры давили, казались тюрьмой, я бежала на работу, но и там была все та же угнетающая рутина, больше походившая на рабство, нежели человеческую жизнь. Из этой серой монотонности я не видела выхода, мне предстояло провести так всю оставшуюся жизнь - молодость, зрелость, встретить старость. День за днем, день за днем. Мне так тогда казалось.
Я знала, что это пройдет. Переболит, забудется. Яркие краски станут глуше, потом вовсе поблекнут, выцветут, и я стану вспоминать свое приключение как самую большую и нелепейшую глупость. Но это случится когда-нибудь потом, а сейчас ничто не радовало. В груди поселилось отвратительное чувство, словно я проглотила кусочек льда, а он застрял на полпути и не желал ни таять, ни проваливаться дальше. Отчаянно хотелось плакать. Без причины, просто так, разрыдаться как следует. Но слез не было. Была грусть, апатия.
Даже ненавистные восьмушки не могли меня растормошить, мне стало глубоко плевать на все их выходки. Я перестала обращать внимание на Алиэцию Гераскон, и теперь она дулась на меня за это. Матильда Пескар дулась заодно со своей подружкой, хотя на ее мышином лице явственно читалось непонимание. На скабрезные шуточки Дарриона Брискара я отвечала индифферентным “А. Смешно”, и парень отчего-то тушевался и пытался сползти под парту. Нудные тирады Боббилтона Аккстена я слушала, подперев голову кулаком и размышляя о своем, и даже пару раз пропустила момент, когда он закончил выступление и недоуменно уставился на меня. Когда близнецы Вир-Эккеты решили слевитировать у меня из рук стопку с проверочными работами, и два десятка листов разлетелись по всей аудитории, я только пожала плечами и сказала, что занятие окончено. После следующей пары я обнаружила у себя на столе аккуратную стопку работ, а братья погрустнели, но безобразничать перестали. Даже Шоэртон Ак’Эгертон почувствовал изменения в моем настроении и перестал пялиться на меня своим магнетическим взглядом. Или я просто перестала замечать его? Все может быть.