- Я.. я не могу! - я подавилась воздухом, когда маг сильно сжал в пальцах горошинку соска и покрутил ее, вызывая в теле не только боль но и странное, незнакомое мне ранее удовольствие.
- Почему? - мои пальцы властно сжали и потянули вниз, заставляя коснуться себя там, - или ты никогда не пробовала?
Я попыталась вырвать руку и, к моему немалому изумлению, мужчина меня отпустил, а потом, не давая опомниться, подтолкнул вперед и вверх, легко подхватив и удерживая меня на весу одной рукой, властно сжавшейся на талии. Миг и я почувствовала как он, медленно и на этот раз осторожно проникает внутрь, нанизывая меня на себя как бабочку на предназначенную ей иголку.
- Вот так! Да! А сейчас давай, девочка, двигайся, - обжег меня горячий шепот, - Сама. Тебе понравится...
И он надавил мне на плечи, заставляя принять его полностью и едва заметно двинул бедрами, чтобы я осознала, чего же именно от меня хотят. Шею обжег поцелуй, стальные пальцы вновь взяли в плен грудь, а я, снова едва сдерживая слезы, чуть приподнялась на нём, вцепившись побелевшими от напряжения пальцами в бортик и опустилась обратно, ощутив довольный вздох мужчины и едва не застонав сама от того насколько это движение оказалось болезненно-приятным и, одновременно, безнадежно-горьким. Невыразимо горьким.
Несколько неуверенных движений и мужчине надоедает ожидание и он перехватывает инициативу и вот я уже лежу животом на круглом бортике, беспомощная, распластанная, уничтоженная творимым надо мною насилием и то, что тело отзывается на умелые прикосновения берущего меня мужчины сладкими волнами удовольствия и на этот раз мне не больно, ничего, совершенно ничего не меняет. Если не делает всё ещё хуже, потому что физическая боль гораздо милосерднее чувства вины перед покойным мужем, терзающим сейчас мою душу.
И ванной комнаты маг вынес меня на руках, предварительно смыв с меня следы своего семени и закутав в мягкое полотенце. Опустил на широкую, уже разобранную кровать, развел бедра, удобно устроившись между ними, по-хозяйски сжал грудь, запустил руку в волосы, заставляя принять его поцелуй, слизнул одинокую слезинку, спрятавшуюся в уголке глаз, потерся о меня всем телом и снова взял, на этот раз не требуя от меня какого-либо участия, лишь покорности и готовности его принимать.