Мальчишка отказывался жить в этом мире предателей и равнодушных людей. Хотя нет! Не все были равнодушны, и не все отказывались бороться за его жизнь. Виктор Алексеевич Савинов стоял у кувеза новорожденного мальчишки, расстроенно оглядывая маленькое тельце. Отказник. Дважды отказник. Всё потому, что, найдя еще на этапе ранней беременности ему вероятную приемную семью, он столкнулся с ситуацией уже после родов, когда, услышав диагнозы, предполагаемые родители мальчишки отказались забирать его после роддома.
И вот реанимация, кувез, и в перспективе – несколько недель или даже месяцев в больнице. Худенькая испуганная медсестра с высоко поднятыми руками в синих медицинских перчатках застыла рядом. Савинов тревожно прикидывал в уме, всё ли они сделали для мальчишки или нужно еще что-то предпринять. Конечно, в таких тяжелых случаях есть стандартный протокол, и врачи его отделения его выполняют, но всё же… Отчего же так тревожно на душе? Медсестра... на нее и обратился взор исполняющего обязанности.
– Да что вы с поднятыми руками застыли?! – рявкнул Савинов на застывшую истуканом медсестру; и как ему должности совмещать теперь?! Он – врач, а не администратор! Сначала он принял отделение, потом внезапно и как-то странно ушел в отпуск главный… он ведь, насколько помнил Савинов, всего два месяца назад отдыхал. – Положите ему под щечку валик. И где вас, таких, находят?! – недовольно продолжил Савинов, обращаясь к Маше Мишиной, испуганной птичкой бросившейся к кувезу.
Посмотрев, как справилась с заданием медсестра, он всё так же злобно глянул в ее испуганные глаза.
– Чего уставилась?!
– Не орите на меня! – повысила голос Маша. – Я первый день работаю. Вчера я вас не знала, и завтра надеюсь не увидеть.
– Я не могу не орать на неумех! – шепотом, но все с теми же злобными нотками в голосе, проговорил Савинов. – Вы – неумеха! Боитесь шаг сделать! А мне ответственность нести.
– И не несите… ответственность. Я за себя сама понесу, ясно? – так же шепотом, злобно проговорила Маша. – Валите отсюда в свой кабинет! Я Ольгу Ивановну, если что, позову.
Савинов, не ожидавший отповеди, да еще и в таком тоне, каким много раз сам изъяснялся, замер, даже рот открыл и, набрав в грудь побольше воздуха, со всей дури рявкнул на всю реанимационную палату: