Айвин бесцеремонно отнял у меня фрукт и стал сдирать с него ноздреватую кожуру, под которой появилась мякоть, состоящая из выпуклых долек. Кожуру Генст небрежно бросил под яблоню. Апельсин брызнул соком, когда Генст разломил его и протянул опять мне:
— Ешь, это очень вкусно, отделяй дольки и ешь.
Я взяла разломанный напополам фрукт, отделила одну дольку и отправила ее в рот. Генст был прав – апельсин оказался вкусным, хоть и непривычным.
— Ешь, – велел айвин, заметив, что я просто держу в руках апельсин и не пытаюсь есть его дальше.
— Я отнесу сестренкам, они тоже никогда не ели апельсинов.
— Сестренкам? И сколько их у тебя? Старшие или младшие? И как их зовут?
— Трое, они все младше меня. А зовут их Бланка, Верина и самая маленькая Дарла.
— И они такие же красивые, как и ты?
Я ошарашено смотрела на айвина и не знала – стоит ли мне обидеться и выказать это, или сделать вид, что насмешка меня не задела.
Но Генст внезапно на мгновение закрыл глаза, затем резко распахнул их и быстро встал на ноги.
— Прости, но меня зовут, – сказал айвин.
Он стремительно поднялся, подхватив мантию, и направился в сторону донжона.
Я тоже встала и, бросив взгляд на кожуру под яблоней, подумала, что надо потом вернуться и подобрать ее. Угнаться за айвином я не могла и когда подошла к донжону, то увидела, что оба айвина уже наглухо закутались в мантии и даже накинули глубокие капюшоны. Другой айвин выговаривал что-то Генсту на чужом языке. Чужим язык был, разумеется, для меня, а не для них.
Старший айвин, не глядя в мою сторону, развернулся и направился к воротам замка, бросив что-то резкое Генсту, тот направился за ним. Но оглянулся и подмигнул мне из-под капюшона.
Я проводила их взглядом, осмотрела непривычно пустой двор. Все разбежались, увидев айвинов? Затем поднялась по крутой лестнице в донжон. В главном зале за накрытым столом, повесив голову, сидел отец.
Я окликнула его, подойдя ближе.
— Что ты хотела? – подняв голову, спросил устало отец.
Я хотела поинтересоваться у него тем, что надо было айвинам, но отец выглядел расстроенным, и я не решилась спросить об этом.
— Где матушка? И пора ужинать, все остыло, – кивнула я на стол. – Работников и слуг уже накормили, а мы еще не ели.
— Да, пора, – вздохнул отец, – а матушке нездоровится, она у себя, наверное.