А голос у Бажутина очень приятный, под стать смазливой внешности скромного дамского угодника, решившего примерить на себя лик меланхоличного страдальца типа Пьеро. Не прерывая воспроизведение, я потянулась к буклету с фотографией писателя и в который раз принялась всматриваться в его скупо улыбающуюся физиономию. Создавалось впечатление, что бедные фотографы тянули из него эту улыбку всеми правдами и неправдами, а Антон все не поддавался, лишь в самый последний момент нарушив непоколебимый образ вечного мученика, только чтобы от него наконец-то отстали.
Нет, жизнерадостная улыбка – явно не то, с чем может ассоциироваться у своих верных читателей этот тип.
Отложив в сторону диктофон, я потерла щеку ребром ладони, закинула ногу на ногу и вновь встретилась глазами с изображенным на буклете писателем.
– Мышка, хочешь кофе? – окликнул меня выпускающий. Не сводя взгляда с фотографии, я только кивнула. Спустя пару-тройку минут на мой стол любезно опустили бумажный стаканчик, предварительно скинув с него несколько файлов.
– Эй, поосторожнее! – возмущенно отозвалась я, наклоняясь, чтобы собрать их с пола. Коллега повел плечами, поражаясь такой черной неблагодарности, и откочевал обратно к своему месту. Подумав, я решила быть вежливой и крикнула ему вслед. – Спасибо, Дим.
Статья не ждала. Молотов обещал подвергнуть конечный результат моих умственных трудов самой пристальной цензуре, но я старалась об этом не думать. Пока Лёвка все еще маячит возле отвоеванного мною материала бесплотным, но навязчивым призраком, отвлекаться на подобные пустяки ни в коем случае нельзя; чего доброго, спугну вдохновение.
Размышляя, с чего бы начать, я сделала пару глотков кофе, одновременно пытаясь охватить своим вниманием все то, что можно использовать для связного, а главное, информативного и насыщенного текста. Покосилась на фотографию Антона Бажутина, перевела взгляд на экран и с трепетной тоской перечитала несколько строк, удачно легших на белый вордовский фон. Писатель насмешливо взирал на меня с фотографии, взглядом как бы намекая, что даже при невообразимых стараниях сделать текст о нем плавным и интересным, ничего у меня не выйдет. Рассердившись, я показала Антону язык и тут же покосилась по сторонам, проверяя, не видел ли кто моих кривляний перед бездушным куском глянцевой бумаги. Вроде обошлось.