Я всхлипнула.
«Боже, как же стыдно! Снова я все испортила…»
Журчание воды выдернуло меня из пучины отчаяния и жалости к себе. Я подняла взгляд и с удивлением увидела перед собой Закари Фьюта. В одной руке секретарь держал стакан с водой, в другой – белоснежный платок. И то, и другое он, не говоря ни слова, протянул мне.
И в этот момент двери приемной мэра распахнулись, пропуская внутрь дядю Августа.
– Боже мой! – только и смог проговорить он. – Что это тут у вас? Маргарет, дорогая, тебе плохо? Зак, как ты мог допустить такое?
– Мистер Фьют тут ни при чем, – слабо проговорила я, увидев, как грозно нахмурились брови дяди. – Я сама…
Секретарь неопределенно хмыкнул. Похоже, он тоже не слишком понимал, в чем именно, по мнению мэра, могло заключаться его участие в доведении меня до столь плачевного состояния.
Стараясь не наступать на разбросанные по всей приемной бумаги, дядя Август потянулся ко мне, прикоснувшись холодными пальцами ко лбу.
– Маргарет, да ты вся горишь, – ужаснулся он. – Брат меня убьет. Зак! – Он повернулся к секретарю. – Срочно вызови доктора Гранта! Скажи ему, что это вопрос жизни и смерти.
Мистер Фьют потянулся к магографу.
– Нет… нет… – услышала я привычные ответы. Как вдруг – о чудо! – раздалось невозможное. – Да. Спасибо. Ждем.
Трубка повисла на рычаге.
– Доктор Грант уже в пути, – уведомил нас секретарь. – Будет здесь через четверть часа.
Но мэр Билч уже успел изменить планы.
– О нет-нет, никаких докторов в мэрии, – решительно заявил он с какой-то затаенной радостью в голосе. – Маргарет нужна удобная постель и полный покой. Не волнуйся, дорогая. – Он помог мне подняться, поддержав под локти так, чтобы в случае чего не оказаться в зоне поражения. – Мы сейчас поедем домой, все будет хорошо. Зак, на сегодня встречи придется отменить. Запиши жалобы, если в приемные часы появятся посетители. И возьми с моего стола две папки с материалами по новому оздоровительному центру. Я обещал лорду Тару просмотреть все к завтрашнему утру. Сделай выжимку и завези ко мне после работы.
Выражение лица Закари Фьюта показывало все, что тот думал по поводу начальственных решений, но вслух секретарь не сказал ни слова. Лишь потянулся к тетради и резкими росчерками вычеркнул несколько строк, выплеснув раздражение на бумагу, которая, как известно, могла стерпеть очень и очень многое.