– Мы тогда сильно поссорились. Я уехала домой и только тут узнала, что беременна, – мама говорила коротко. Рубленными фразами. – Славе сообщать не стала. Сперва обида не дала, потом гордость, а когда решилась, узнала, что он женился. Тут уж сама понимаешь...
– Угу, – согласилась Любаша. Упрямство было семейной чертой Ромашиных. И мама, и бабуля были страсть какими упрямицами, да и сама она недалеко от них ушла. Тихая, немногословная, но жуть до чего строптивая и упертая. – Ты обиделась и решила растить меня одна.
– Да, – сморгнула слезу мамуля. – Прости, дочка. Я ведь как лучше хотела. Мы же хорошо жили?.. – она с тревогой и любовью посмотрела на Любу.
– Лучше всех, – шмыгнула носом та. – Ты все правильно сделала, мамочка.
– Нет, – покачала головой женщина. – Жаль, что я поняла это только сейчас. Осознала, что уходя, оставляю тебя совсем одну.
– Мам!
– Не мамкай! – сверкнули синие глаза. – Я знаю, что говорю и не собираюсь прятаться от реальности. Пусть даже горькой. Но ведь все еще можно исправить. Обещай мне, что поедешь к отцу. Потом... – сбившись она замолчала. Страшно говорить о смерти, даже стоя на самом ее пороге. Втройне страшней говорить о ней с собственным ребенком. – Слава хороший. Добрый. Он поможет тебе. Поддержит. Полюбит. Не спорь, дочка, тебя нельзя не полюбить. К тому же там у тебя сестра, бабушка...
– Где? «Там» понятие растяжимое, – Люба против воли злилась и никак не могла успокоиться. Шутка ли столько всего навалилось.
– А я разве не сказала? – удивилась мать. - В Москве они живут. Адрес в папке с документами.
– Мам, я уверена, что все обойдется. Ты выздоровеешь, и никакой отец нам не понадобится.
– Да разве ж я спорю, Любаш? – мягко осадила она свою строптивицу. – Я на тот свет не собираюсь. Да и Николай Алексеевич уверен, что операция пройдет успешно, а ведь он почти мирового уровня светило. К нему со всей страны едут.
– Вот видишь, – вскинулась Люба.
– Да-да, – виновато улыбнулась ей мама. – Это я так. По глупости. Но ты мне все-таки пообещай...
– Мам!
– Просто для моего спокойствия.
– Ну хорошо. Обещаю, только это все пустые разговоры. Ты будешь жить долго-долго.
– Конечно, – согласилась мама, а через три дня ее не стало. Не проснулась после операции.
Пришлось Любе выполнять обещание и ехать в Москву. К папе Морозу дальнего плавания. Почти год пролетел, а она до сих пор помнит каждую мелочь, включая цвет глаз стюардессы рейса Горно-Алтайск – Москва. Они намертво врезались в память убитой горем девушки.