Я ослеп-оглох-заполыхал, кинувшись на них, крушил, пинал, рвал, давил, убивал-убивал все и всех, до кого дотягивался и опомнился только вспышкой осознав, что смотрю в посиневшее от удушья лицо Васьки, с которого меня безуспешно старается содрать Потап.
Разжав руки, я стряхнул с себя друга и, шатнувшись из стороны в сторону, обвел мутным взглядом место схватки, ища мою незнакомку. Нашел ее уползающей к ближайшим кустам. Вся изломанная так, что смотреть на это было адски больно, невыносимо, неузнаваемая от ран и крови, она цеплялась пальцами за траву и упорно подтягивала свое разбитое ублюдками тело, скрежеща зубами.
— В Скорую звоните! — сипло каркнул я друзьям, бросаясь к ней.
Руки тряслись, сердце заходилось в истошном грохоте, потому что ее вот такую израненную и тронуть было страшно. Перевернул осторожно девушку на спину, она вскрикнула и обмякла. А я поднял ее на руки и пошатываясь понес к гаражу.
— Рус, ты долбанулся? — прохрипел растирающий горло Васька.
Им с Потапом тоже досталось, но именно благодаря их вмешательству ряженные гады валялись мертвыми на траве, а не я и моя незнакомка.
— Положи ее! Она же вот-вот помрет, если не уже! Они ее размолотили в мясо, посмотри! Какая на хер Скорая, надо валить отсюда, я садиться из-за этих психов ряженых и девки неизвестной не собираюсь!
— Я сказал — звоните в Скорую! — упрямо повторил я, вглядываясь в изуродованное ранами лицо девушки и ковыляя вперед.
Она дышала с влажными хрипами и тяжелым посвистом, на губах пузырилась и пенилась кровь и действительно выглядела человеком в полушаге от смерти. И вдруг открыла глаза — пылающее золото, луч солнца сквозь толщу льда, торжествующий насыщенно-желтый весенний цветок, живой, сияющий гранями драгоценный камень в отблесках пламени, яркие и поразительно ясные для кого-то в ее состоянии. А я обмер, окаменел, лишился дыхания, застыл на месте навечно, примороженный той необъяснимой, невозможной силой, что на меня обрушилась в ее пристальном взгляде.
— Отпусти, — не попросила — повелела она, и мои колени подогнулись, прежде чем я осознал, что опускаюсь и кладу ее на траву, исполняя приказ.
— Рус? — окликнул меня Васек неуверенно.
— Все прочь! — произнесли следующий приказ разбитые девичьи губы, но вот против него все во мне взбунтовалось.