– И я с вами, – не спрашивая позволения, следом за командиром увязался Жан. – Мало ли чего, может, я подсобить смогу.
Кресли лишь плечом дернул. Мол, твое дело. А денщику только того и надо. Не гонят и спасибочки. Стало быть, и поворчать можно. Чтоб, значится, напомнить отцу-командиру, что от некоторых храмов подальше держаться надобно, когда на постой встаешь. Особенно от тех, в коих бабы заправляют. Знаем-знаем их благословения, небось денег просить станут или того хуже – невесту из местных подсунут.
– Сглазишь, в зубы дам, – среагировал на тихий бубнеж Коул. – Ишь, волю взял.
– Дак я... – расстроился Жан.
– Пришли, – прервал нарождающуюся дискуссию служка. – Преклоните головы перед величием Илиры! – торжественно провозгласил он, распахивая двери в главное святилище и пропуская аттилийцев внутрь.
Древний храм был... уютным. Коул почувствовал это всей душой. На минуту суровому кирасиру почудилось, что он вернулся домой. Не в смысле доставшегося от батюшки имения, а в глобальном, всеобъемлющем. Словно пришел туда, где тебе всегда рады.
– Подойди ближе, доблестный воин, – подала голос сгорбленная старуха, надо полагать, та самая мать Марида и поманила его точь-в-точь как давешняя красотка из сна.
Аттилиец хоть и поморщился, но не дрогнул. Чеканя шаг, прошагал по выложенной алым камнем дорожке и остановился перед статуей богини.
– Прими милость Илиры, – проскрипела старуха, устав ждать проявления каких-либо слов со стороны мужчины. – Ибо Великая отметила тебя, а взамен...
– То есть прекраснейшей из богинь что-то от меня нужно? – правильно растолковал посыл старой жрицы Коул.
– Самая малость, – мать Марида прожила долгую жизнь и осознавала, кто стоит перед ней. Заносчивый, но честный, благородный, беспощадный к врагам, рано повзрослевший мальчик. Сколько ему исполнилось? Пятьдесят? Шестьдесят? А он уже который год воюет. Виски посеребрила седина. У губ легла жесткая складка.
Впрочем, это все лирика. Не для того она пустила в святая святых врага, чтоб предаваться жалости. Отнюдь. Будь ее воля захватчик не покинул бы святилище живым. Увы, но пресветлая Илира возжелала отметить аттилийца своей милостью. Мариде остается только подчиняться. Хотя кто запретит ей поторговаться? Вот именно, никто!