Он никогда не считал ту девушку, сквозь тело которой буквально прошел, чтобы выбраться наружу, какой-то особенной. Она была одной из множества, с той лишь разницей, что являлась ключом от его темницы. Он почти забыл о ее существовании, и черты бледного лица надолго затерлись в памяти.
Теперь он с ужасом ловил себя на мысли, что, возможно, то соитие, которое даже нельзя было назвать ритуалом, действительно связало их, и нет поэтому больше ему без нее покоя. Они все же обручились там, в муляжной комнате, на стыке двух миров, в постели девичьей спальни. Может быть, она и в самом деле была предназначена ему, ведь сколько времени он провел в заточении, пока не нашлась та, что освободила его ценой своей невинности и магического дара.
Он столько у нее забрал и ничего не оставил взамен. Но что, если страшные сны приходили к нему не как наказание в память о той, кого он обокрал и лишил очень дорогого и ценного? Вдруг это свидетельство того, что им суждено быть вместе? Только их раскидало по миру, и он понятия не имел, где и как ее искать. Он знал лишь имя. Волшебное, чарующее имя. Звенящее, как пение птиц. Белла.
Когда Юджин думал о ней, в груди появлялось невыносимое, неприятное ощущение: не боль, не страх, а нечто еще неизведанное. От этого почему-то ныла переносица и начинало щипать глаза. Казалось, невидимые пальцы давят на них, выжимая по капле жгучую соленую воду. Сердце билось неравномерными толчками, ощутимо и противно, и казалось, что внутри разладился некий механизм и скоро самая главная деталь его остановится, перестанет работать или просто отвалится. Юджин хватался за грудь, чувствуя, как задыхается. Не в силах больше терпеть, он брал нож и делал глубокий порез на тыльной стороне предплечья, завороженно наблюдая, как оттуда начинает сочиться темно-багровая жидкость. Это ненадолго успокаивало его, позволяя сосредоточить внимание на утекающей тонкой струйкой жизни, но через какое-то время рана начинала затягиваться, и кровь останавливалась. Наследие прежнего существования оставило ему дар: все его раны и повреждения залечивались сами собой. Он чувствовал боль в полной мере, но клетки его организма очень быстро восстанавливались.
Что ж, спасибо, что ему хотя бы дали возможность испытывать боль. За ней он прятался, когда становилось совсем невмоготу переживать такие новые и непривычные для него душевные муки. Однако Юджин, к своему изумлению, обнаружил, что ему не хочется до конца расставаться с этими чувствами, не хочется терять то, чему он внезапно научился здесь. Ему начинало нравиться, что пустоту, выевшую внутри него все за века, заполняла теперь гамма чувств, совершенно новых и пугающих, ядовито-горьких и сладких одновременно.