И помог бы.
Всем.
У меня немного близких, если подумать. Точнее только вот Ленка одна, которая каждый день в больничку тягается. Может, как помру, даже всплакнёт.
- Евдокия Путятична… - этот голос снова сбил с печальных мыслей. – Евдокия Путятична! Вы только поглядите, чего эти ироды натворили-то! Вона, живого места на мальце нет. Как бы утробу не отбили-то? Помрёт, а с нас потом спросят.
Лица коснулись теплые пальцы.
И… какого хрена я не вижу? Даёшь бред с картинками! Так веселей.
- Кто? – вопрос сухой и в голосе слышу раздражение.
- Так этот… Метелька со товарищами! Барагозят и барагозят. Никакой на них управы. Уж я и так, и этак… - женщина лопотала и чувствовалось, что она неведомой Евдокии Путятичны – смешное отчество – если не боится, то всяко опасается.
- По десятку розог, а потом в карцер дня на три. На хлеб и воду. И донеси, что ещё раз позволят себе подобную вольность, и я их Трубецким отправлю, на фабрики.
Женщина тихо охнула. Видать, угроза была не пустяшной.
- Где болит? – это уже нам с Савкой.
- Т-тут… - он коснулся бока. – И тут… и…
Голос у него сделался ноющим и плаксивым.
Стоять.
Я одернул пацана. Нытики раздражают. А он того и гляди готов был разреветься, в голос, трубно и размазывая сопли по физиономии.
Не надо.
Не из тех она, кого слезой разжалобить можно. Вот что мне в жизни реально помогло – это чуйка. Ленка говорила, что это талант, людей так вот, с полуслова срисовывать, понимать, кто и чем дышит. Так что вдох… да, больно, но боль перетерпеть придётся. И выдох. И спокойным голосом… спокойным сказать:
- Рёбра, кажется, сломаны, - голосок у мальчишки тонкий и дрожит, но уже в слезу не падает. – Справа два. Слева – одно. Возможно, трещины.
Евдокия Путятична слушает.
А Савка, пусть из последних сил, но держится.
- Ушибы… мягких тканей. Не опасно. А вот о внутренних повреждениях сказать не могу.
- Надо же, - рука переместилась на живот и от неё внутрь что-то потекло. Тёплое. Даже горячее.
Охренеть обжигающее.
- Стой, - велели Савке, когда он дёрнулся. – Что чувствуешь?
- Жар, - он ответил уже сам, хотя внутри дрожал, что лист осиновый. Боялся. Женщину?
- Сильный?
- Да. От… ваших рук. И внутрь. А потом растекается…
- Интересно, - руки женщина убрала. – Весьма… интересно. Что ж, молодой человек… Зорянка! Зорянка, отведи его в душ, пусть умоется. Одежду выдай.