Ей густые серебристые волосы были заплетены в толстую косу, которая покоилась на её мощной груди. Её глаза, несмотря на показную строгость, светились добротой и теплом. Одета женщина была в голубое шерстяное платье и расшитый замысловатыми узорами белоснежный фартук. В руках она держала половник.
– Наконец-то! Сколько можно у ворот толпиться?! – «поприветствовала» она гостей с добродушной ворчливостью в красивом, грудном голосе. – Заходите, замерзли ведь небось! – пригласила, указав широким взмахом руки на дверь.
– Да, да, Муори, мы уже идём! – заискивающе заверил жену Йоулупукки. – Уже идем! – добавил он, в прямом смысле слова, подгоняя гостей руками.
Как только компания переступила порог, их окутало тепло и уют, исходящие от массивной старинной печи, в которой весело потрескивали поленья. Запах свежего хлеба, травяного чая и жареного мяса сразу же наполнил ноздри.
В центре комнаты гостей уже ждал уставленный глиняной посудой и разнообразными яствами длинный стол. На больших глиняных тарелках лежали румяные пироги, нарезанные толстые ломти копчёного мяса, а в больших горшках под крышками дымился густой наваристый суп.
– Ого! Да мы попали на пир! – восхищённо воскликнул Тор, оглядывая стол.
Пандора оглянулась на хозяина дома, который, улыбнувшись, жестом пригласил её к столу.
За ужином Йоулупукки рассказал своим гостям всё, что знал о вымерзнях. И хотя знал он довольно немного, его информация, тем не менее, добавила к уже известной картине новые штрихи.
– Выходит, на стороне Хель не все главы кланов Нифльхейма? – уточнил он.
Йоулупукки кивнул.
– Столь стремительное увеличение популяции вымерзней вызывает тревогу среди исконных обитателей Нифльхейма. И, хотя открыто пока никто не выступает, недовольство уже ощущается.
– А почему пока никто открыто не выступает, все настолько её боятся? – уточнила Пандора.
– И боятся тоже, – кивнул хозяин дома. – Однако дело также и в том, что Хель довольно долгое время была весьма популярной Повелительницей. Её никогда не любили, но однозначно уважали за справедливость и беспристрастность. Она всегда была бесчувственной и холодной, но при этом никогда не выдвигала чрезмерных требований к своим подданным и, если и вмешивалась в их дела, то только тогда, когда они сами её об этом просили. В этом случае, правда, её уже невозможно было остановить, пока она не докапывалась до сути и не наказывала виновного. – Но теперь она изменилась, – продолжил Йоулупукки с тяжёлым вздохом, задумчиво поглаживая бороду. – Её рациональность и холодный ум, которые раньше были её положительными качествами, обернулись одержимостью и жестокостью. Нифльхейм всегда был миром, где живое и мёртвое испокон веков сосуществовало в равновесии. Хотя ни хримтурсов , ни фростваров , ни норнаров нельзя назвать теплокровными, ни у кого не повернется язык назвать их лишенной разума и чувств нежитью. Они такие же живые, как и теплокровные, просто у них другая физиология. Они чувствуют, думают, дышат, влюбляются, женятся, рожают и воспитывают детей, строят дома, работают, дружат, творят искусство, поют, танцуют, празднуют, заботятся друг о друге, мечтают, стремятся к новым открытиям, совершают ошибки и учатся на них, ищут смысл в жизни, надеются, прощают, сострадают и борются за свои идеалы.