- Ты поймешь меня попозже, когда у тебя свои дети появятся. Не сейчас, - тихо произнесла мама в трубку.
- Давай хотя бы я найму сиделку, ты выспишься.
- Ален, все у нас хорошо, - как на повторе упорно твердила мама, заставляя сжиматься мое сердце от понимания, что это далеко не так, - если понадобится, я скажу.
- Хорошо.
- Ты приедешь на Новый год?
- Не получится, у меня командировка выпала на тридцатое декабря в Самару, поэтому скорее всего, только к Рождеству смогу до вас добраться. Но подарки я отправлю.
- Самый лучший подарок, это когда ты сама приезжаешь, мне других и не надо.
- Я обязательно приеду, но чуть позже, мам.
- Я понимаю. Беги уже на работу, а то наверняка сидишь на парковке в машине и со мной говоришь.
- Ты хорошо меня знаешь, - я рассмеялась, но это был смех с привкусом боли, боли за нее, за брата и боли от собственного бессилия.
- Целую, моя дорогая!
- И я тебя мам.
Она сбросила вызов, а я, отложив трубку на консоль, потянулась к пачке и, вытащив сигарету, закурила, открывая окно. В душе, как обычно, после разговора с матерью, саднило, болело, тянуло. Она была для меня примером самоотверженности, истинной любви и примером стойкости. Порой мне казалось, что если понадобится, она и от костлявой, и меня, и Арсения отобьет, ее ничего не остановит.
Мне было двенадцать, когда родился брат, мама первый год его жизни практически не находилась дома, они все время были в больницах, операции, реабилитации, новые диагнозы и все по кругу. Еще через полгода не выдержал отец и, собрав вещи, ушел, оставив маму с двумя детьми на руках. Он не справился, он хотел обычную нормальную семью, а больной ребенок в его картину мира никак не вписывался. Врачи открыто говорили, что Арсений - это не ребенок, это «овощ», предлагали маме написать отказ и не мучиться, говорили, что он никогда не будет ходить, говорить, кушать самостоятельно. Но мама сотворила чудо, Сенька пошел, ему было пять лет, хромая, выворачивая левую ногу, но пошел. Разговаривал он медленно, картавил, и тянул слоги, но он говорил. Он сам кушал, даже став взрослее, пытался сам себя обслуживать: почистить обувь, наливать чай, пробовал выполнять какие-то простые бытовые действия, получалось с переменным успехом. Со временем его руки и ноги стали сводить судороги, но он не сдавался. Мама все время «выбивала» в больницах для него любое возможное лечение, которое только можно было. Врачи же, зачастую молча, качали головой, понимая, что Сене долго не прожить. Изначально они говорили о десяти, максимум двенадцати годах. Но Арсению на сегодняшний день было уже двадцать, и я с уверенностью могу сказать, что это заслуга мамы. Ее не волновали ни прогнозы врачей, ни людское осуждение, оно знала лишь одно: ее ребенок должен жить, и она делала для этого все. Можно долго рассуждать о моральной стороне вопроса, насколько правильно продлевать такую жизнь, но обычно об этом любят говорить те, кто с этим не сталкивался, кто не был в шкуре таких женщин, как моя мать, для которых каждый день это сражение за жизнь своего ребенка. Могла ли я так же? Я думаю, что нет. Я не настолько сильна духом. Моя скудная циничная душонка не способна на такой подвиг, а это, несомненно, ежедневный подвиг. Я бы спасовала. Поэтому для меня мама святая не меньше. И чем я смогу ей помочь, я помогу.