– Я не голодна.
– Ночью не шуми, стены картонные.
– Не буду.
Тетка пожала плечами, пропуская меня в бывшую мамину комнату.
– Зря ты сюда приехала, – услышала я за спиной тихое, едва слышное. – Глупая. Не надо было тебе возвращаться…
***
«Нет. Точно не зря».
Ощущения от пребывания в квартире Гелии Ремовны были престранные. Я надеялась, что хоть здесь, в месте, не затронутом ни Выплеском, ни ремонтом, детские воспоминания проснутся. Но нет. В голове – как в глазах тетки – было пусто. Узкий коридор, наполовину занятый шкафом, кухня, две смежные комнаты в глубине и отдельная дверь, ведущая в маленькую – когда-то мамину, а теперь мою – спальню, ничем не откликались в душе.
Память не сохранила деталей нашей жизни на севере – ничего, даже самых нечетких образов. Я не помнила ни эту квартиру, ни тетку, ни бабушку, умершую, согласно информации из паспортного стола, незадолго до Выплеска, ни тем более своего биологического отца. Мама вычеркнула Северск-12 как страшный сон, мастерски уклоняясь ото всех вопросов о прошлом, и вместе с этим город, казалось, стерся и из моих воспоминаний.
Жизнь – настоящая жизнь – началась тогда, когда мы сошли на перрон южного приморского города. Выплеск только-только утих, оставив после себя хаос и разрушения. Вокруг царила паника. Люди метались, кричали, плакали, пытались найти родных и решить, как жить дальше. И посреди этого безумия – мама и я.
Вцепившись в мамину ногу, словно испуганный дикий звереныш, я не различала ни голосов, ни лиц, но отчетливо помнила липкое чувство страха и усиливавшееся желание сбежать, спрятаться. В теле не утихала дрожь, родившаяся после недолгого столкновения с мертвой землей – поезд, увозивший беженцев в теплые края, которые в будущем станут Южным сектором, дважды пересекал зону катастрофы. Мне было плохо, безумно, невыносимо плохо. И в этот момент я вдруг увидела море. Именно оно – бескрайнее, блестящее, безмятежно-синее – и стало моим первым осознанным светлым воспоминанием.
А потом появился Олег, и вместе с ним – полноценная семья. Дом с садом и миндальным деревом, который я в глубине души робко называла своим. Рыбалка. Душевная близость. Постепенно, шаг за шагом, отчим растопил сковывающий нас холод севера. Даже мама, вечно отстраненная и погруженная в себя и свою очень секретную и очень важную работу, рядом с Олегом иногда снимала броню, позволяя себе искреннюю радость.