-- Фания, деточка! Это же я, Кана… Ты не узнаешь меня?
-- Нет.
Голос у меня хоть и хриплый, но совсем молодой и довольно высокий.
-- Я болела?
-- Ой, детка, сильно болела! Очень сильно! Последние три дня даже в себя не приходила и горела так, что я уже опасалась…
Одежда Каны мне казалась странной. Серое платье из мятой холстины длиной почти до щиколотки. Этакий балахон, перетянутый широким поясом. На пояс сверху подвязан белый фартук. Условно белый, конечно. На голове что-то вроде округлой войлочной шапочки, этакий детский чепчик без завязок, загнутый над ушами. Даже волос не видно.
Я села на кровати и переждала минутное головокружение.
-- Я тебе молочка принесла теплого, как ты любишь! Сейчас детка.
Глиняную кружка с теплым молоком она не дала мне в руки, а так же, как и ночью, придержав мою голову, поднесла к губам. Терпеть не могу молоко! Но спорить не стала, выпила почти половину. Несколько капель стекли с подбородка на грубую, заскорузлую на груди ночную сорочку. Похоже, что капает на эту сорочку все, чем меня поили и уже не первый день. На груди ткань просто коркой взялась.
-- Кана, я хочу в туалет.
-- Давай деточка, давай я помогу!
Сильные руки выдернули меня из-под тяжелого одеяла. Я застыла, пережидая момент головокружения. Кана выдвинула на середину комнаты ночной горшок и замерла, ожидая моих действий.
-- Помочь тебе, Фания?
И что, она собирается присутствовать?!
-- Ступай, Кана, я сама…
-- Да как же…
-- Ступай.
Все же я еще была слабой, как ребенок. Но сделав то, что так хотела, легла не сразу, а сперва огляделась. Большая комната с пустым очагом. Больше всего похоже на чердачное помещение. Два маленьких подслеповатых окна. За окном – хмурый весенний день и вид на что-то вроде скотного двора. В луже валяется приличных размеров свинья, потягиваясь от удовольствия. У свиного корыта, собирая крошки, пихаются куры и маленькие цыплята. Дощатый забор, за ним что-то вроде садов – голые, еще без листвы деревья. Только одно из них опушилось радостными желтыми сережками.
Моя комната явно знавала лучшие времена. Местами на полу, особенно в углах, под пылью, видна краска. Кровать раньше имела полог, а сейчас – только голый остов, облезлый и в царапинах. Но когда-то его украсили искусной резьбой и вскрыли черным лаком. Увы, трещины на остатках лака говорят, что это было очень давно. Грубый деревянный стол, одно кресло с высокой спинкой, такое же резное и затертое, как и кровать. В кресле – подушка из которой торчат нитки. Раньше, по всей видимости, это была вышивка. У одной из стен стоит старый шкаф без одной дверки. На всеобщее обозрение выложены стопки какого-то тряпья.