Дабы простимулировать хворую супругу Петр с нарочными передал ей изрядный бочонок скатного жемчуга и три пуда соленой рыбы да распорядился пожаловать царице две тысячи ефимков (русское обозначение западноевропейского серебряного талера). Благо потратить она их все равно не успеет и с собой на тот свет забрать не сможет, потому как у гроба карманов нету. По-любому деньги в семье останутся. А ежели и пожертвует Евдокия серебро на церковные нужды, не оскудеет казна царская.
Юлька растрогалась до слез. До чего же ей с мужем повезло. Зря она его козлом ругала. Своими руками денег на дорогу отсыпал, валюты европейской. Благодетель. Дай ему Бог здоровья на множество лет!
***
Лето успело перевалить за половину, когда Наталья Кирилловна отпустила-таки невестку на богомолье. Сделала она это скрепя сердце и нипочем не разрешила бы хворой Евдокие покидать Кремль, если бы не настоятельные просьбы Петруши и Наташеньки. Сын в кои-то веки забрасывал маменьку письмами, дочь ныла денно и нощно, невестка... Наталья Кирилловна была уверена, что Евдокии Покровский монастырь уже в кошмарах снится, и ехать ей туда страсть как не хочется.
Потому как дура-дурой, но соображение имеет. Понимает, что богомолье это лишь репетиция перед будущим постригом (воспитанная в доме англофила боярина Матвеева Наталья Кирилловна прекрасно знала, что такое репетиция, театр, пьеса и все такое прочее), который ее ждет. Лишь волей свекрови жила Дунька в Кремле.
- Знаешь, - как-то раз после дневного сна Наталья Кирилловна отвлеклась от подсчета воробьев за окошком и поглядела на доверенную боярыню, - а пусть едет Дунька в монастырь, оглядится там, примерится. Авось поймет, кому обязана царской милостью.
- Верно говоришь, царица-матушка, - угодливо прошелестела придворная змеища, - Истинную правду глаголешь.
- И я так думаю, маменька, - перестала делать вид, что вышивает Наталья. - Пусть Дунька себе келейку потеплее присмотрит.
- Недобрая ты, дочка, - ‘осудила’ Наталья Кирилловна, с любовью глядя на царевну-красавицу.
- Покаюсь завтрева на исповеди, - пообещала мамина радость и вдруг нахмурилась. - Алешеньку бы не стоило в такую даль тащить. Маленький он еще.
- Согласна я с тобой, Наташенька, - царица прижала руки к пухлой груди своей. - Только Петруша настаивает, чтоб малец при матери был. Уж и не знаю, чего ему втемяшилось.