Все эти воспоминания вихрем пронеслись в моей голове, пока Эдгар скользил ладонью по моей спине и склонялся ниже. А потом я поняла, что ничего-то и не знала о настоящих поцелуях. А потом… потом никаких мыслей не осталось.
Были только его губы. Настойчивые, горячие, сводящие с ума. Его руки, что держали так крепко и так бережно. Его дыхание, смешавшееся с моим. И вспышки перед закрытыми глазами.
Я потерялась, растворилась во вневременье, позабыла обо всем. У меня осталось только одно желание: чтобы это мгновение никогда-никогда не заканчивалось. Чтобы вечно горел этот огонь, от которого вскипала кровь, и шумело в ушах. Чтобы растворился весь мир вокруг – и остались только мы.
Губы Эдгара оторвались от моих и скользнули по шее. Ниже, ниже. Я запрокинула голову и ловила воздух приоткрытым ртом, силилась вдохнуть. Мои пальцы запутались в шелковистых черных прядях, а все кости в теле, казалось, расплавились. Иначе отчего я чувствовала себя податливой глиной в умелых руках?
Голова кружилась, сознание уплывало. Гул в ушах нарастал, и я не сразу поняла его причину. Лишь когда Эдгар отстранился, и я, недовольно всхлипнув, потянулась за ним, то осознала – что-то переменилось. Стало холодно и неуютно, и руки Эдгара, хотя он и не убрал их, замерли неподвижно. Одна – на моей спине, вторая – на бедре. Обнаженное почему-то плечо обдало прохладным из-за сквозняка воздухом, а к моему сознанию пробились, наконец-то, возбужденные голоса.
– …не может быть!
– …нет-нет-нет!
– Лорена!
– Да что там происходит!
И апофеозом – грозный рык дядюшки Тобиаса:
– Пропустите же меня! Дайте пройти!
Я распахнула глаза и заморгала. Следовало признать: мой план сработал даже лучше, чем предполагалось. У двери кабинета собралась целая толпа. Дорея, растопырив руки, застыла в проеме и изо всех сил сдерживала натиск любопытствующих, но дядюшка, ловко распихав сгрудившихся у порога девушек, отодвинул в сторону и ее. Ввалился внутрь – и застыл, будто громом пораженный. А за его плечом – я не удержалась и хихикнула – покачивалось пресловутое фазанье перо. Нейре Доровски тоже заявилась полюбоваться эпатажной сценой, а это значило, что матримониальные планы ее сыночка только что потерпели крах.
Я поспешно натянула сползшее с плеча платье и кое-как попыталась привести в порядок прическу. Дядюшка открывал и закрывал рот, точно выброшенная на берег рыба. Все голоса разом умолкли, повисла тягостная тишина, грозившая вот-вот разорваться неслыханным скандалом. Эдгар Морено повернулся к собравшимся и стал так, чтобы прикрыть меня от жадных взглядов. И я испытала минутный прилив благодарности, но прятаться за его спиной не собиралась.