Но ему холод ни по чём — стоит в военных брюках и майке-борцовке, как будто на улице стоит жаркое лето!..
С опаской разглядываю его огромные кулаки. Сдавит голову, как переспелый арбуз и…
Мамочки, какой же он огромный! Кто его сюда запустил?!
— Слезай со стола! — рявкает мне командным басом.
От крика на его шее напрягаются толстые, синие вены. Шея у него —толщиной, как два моих бедра… Или даже три!
Может быть, я лишь от страха всё настолько остро воспринимаю, но почему, чёрт побери, старый армейский друг моего отца раскомандовался?! Он привык орать на своих подчинённых, солдафон! А у меня от страха колени трясутся, но тем не менее я ещё пытаюсь стоять.
— Что ты здесь устроила?!
От его крика меня будто ветром сдувает. Причём не в ту сторону, в какую нужно. Я опасно шагаю вбок. То есть в пустоту. Высота небольшая, конечно же. Но я настолько неудачливая, что могу сломать ногу не ровном месте! Запросто! Я верещу от страха и зажмуриваю глаза. Точно шмякнусь! Заработаю сотрясение головного мозга.
Моё падение растягивается на несколько секунд…
Я падаю так долго, потому что не падаю. Но вишу в воздухе и даже могу бултыхнуть ногой, попав во что-то твёрдое. В каменный пресс солдафона.
Он успел среагировать и подхватить меня. Сейчас его пальцы впиваются в мою талию. Он держит меня на вытянутых руках, как будто я совсем ничего не вешу. Пылинка!
— С-с-спасибо! П-п-п-поставьте меня землю. Прошу.
Он ещё секунду сверлит меня тёмным, полыхающим взглядом, и лишь потом опускает. Но отойти в сторону не спешит. Теперь мой взгляд находится на уровне его груди. Не грудь, а какие-то громадные холмы, быстро вздымающиеся и опадающие от частого, тяжёлого дыхания.
Мне приходится задрать голову высоко вверх, чтобы посмотреть на его лицо. Друг отца пригвождает меня к земле, просто впечатывает в неё. Я как будто становлюсь ещё меньше, чем есть. Хотя во мне и так всего метр шестьдесят! Разглядываю его квадратную челюсть, решительный нос и нахмурившиеся брови.
— Что вы здесь делаете? — блею я.
— Приехал по просьбе твоего отца. За мной!
Друг отца шагает в сторону дома. Я семеню за ним, как послушная собачонка, едва поспеваю за его широким размашистым шагом.
Мой отец ничего не говорил мне о приезде своего друга. Папа тяжело болел в последние полгода, но не предупредил, что его старый армейский друг будет распоряжаться всем, как у себя дома. А ведь именно это грубый здоровяк и делает, входя в просторный холл нашего особняка хозяином положения.