За окном меж тем кружил отнюдь не тополиный пух, а редкие, но крупные хлопья снега.
Морозец стоял соответствующий, на таком и дышать-то лишний раз поостережешься, не то что петь. Увы, полную дури голову остудить было не под силу даже ему.
Где-то через полчаса диких завываний – вот же сила воли! или элементарной дурости? – мою комнату осветило ярко-голубым, совершенно потусторонним светом, проникшим даже под одеяло, под которым я, томимая жаждой сна и мести, придумывала изощренные кары.
Издав победный клич, я бросилась к разрисованному морозными узорами окну и успела увидеть, как незадачливый певун бодро улепетывает от роя снежных пчел.
Все же Эми и правда жестока: можно ведь и предупреждать ухажеров о наличии злобного старшего брата, любящего – вот же странность, не так ли? – предаваться сладкому ночному сну.
Задернув занавеску, я вернулась в кровать и, свернувшись под одеялом уютным клубочком, безмятежно заснула, еще не зная, что стала свидетельницей рождения новой приметы: услышать серенаду под аккомпанемент трескучего мороза – к большим неприятностям.
***
Утро наступило... и едва меня не придавило. Пытаясь нашарить на прикроватном столике будильник, я нечаянно уронила его, и неубиваемый шар закатился под шкаф, продолжая голосить оттуда не хуже ночного менестреля.
Чтоб ему пусто было. Им обоим!
Пришлось расстаться с мечтой поваляться еще хотя бы полчасика. Хотя и в этом нашлась светлая сторона: ванная была свободна, и под дверью никто не скребся, намекая, что неплохо бы поторопиться. Но даже прохладная вода не вернула мне бодрость духа, и к завтраку я спустилась все еще сонная и совершенно не расположенная к задушевным семейным разговорам. Намерения мои были далеки от идеала поведения юной благовоспитанной девицы: прокрасться на кухню, умыкнуть бутерброд и жестоко расправиться с ним в лаборатории, где тихо-мирно доходило очередное учебное зелье.
План удался наполовину. Я незамеченной прошмыгнула на кухню и даже разжилась едой, но на обратном пути, когда кралась мимо столовой, меня внесло туда розовым вихрем, благоухающим ароматами весенних цветов и сыплющим восторженными восклицаниями.
– Мамочки!
Вихрь, вытолкнув меня к самому столу, где чинно вкушали завтрак родители, пронесся от двери к окну.
– Папочки!
Едва не впечатавшись в стену, вихрь развернулся и помчался обратно, но налетел на препятствие, все еще не сообразившее, что происходит, обхватил его руками и завизжал: