Я подняла взгляд на русоволосую полную жизни южанку, заметила, как она прибирается в и без того чистой комнате, поджимает губы и старается не смотреть на меня. Расстроена? Почти до слез. Это было странно. Ранее мы условились, что она не будет плакать ни при каких обстоятельствах и первым делом вызовет доктора, а не мою мать, если... если. Я поймала ее бегущий по предметам взгляд, вскинула бровь, но добилась лишь того, что она отвернулась. Значит, причина расстройства не во мне.
Полежав еще минуту, со вздохом я поднялась на локтях, откинулась на подушки, которые для меня тут же поправили и без лишних слов спросила:
- Тоя, что?
Она покачала головой, не находя слов. Вероятно, приличных.
- Тоя? – повторила я настойчиво. – Говори, как есть.
- Да там… - произнесла она и снова смолкла. Только рука в белой перчатке сжала ткань темно серого платья с красной оторочкой. – Там ваш брат опять… отличился! – бросила она брезгливо и поджала губы.
- Снова пьян? - Кивнула. – Пригласил к себе пышущих счастьем незнакомок? – Качнула головой, сглотнула. Н-да, в последний раз я видела ее такой испуганной, когда Самюэль праздновал свое двадцати пятилетие и получение трастового фонда, который он до дна опустошил за три неполных года. – Привел друзей, - вздохнула я понятливо. – И ты постеснялась от их приставаний отбиться.
- Не постеснялась! – гордо заявила южанка и сникла. - Но как выяснилось этот наглый здоровяк не пьяница, а благородный. Хотя одно другому не помеха, но… - голос ее стих слившись с шелестом листьев за окном, - он ждет вас внизу.
Один из благородных привел брата с утра?
Забыв о лекарствах, о чае и карамельке, я едва не забыла о платье, но Тоя остановила меня. Утренний наряд, прическа из наспех собранной косы и ночные тапочки с опушкой, потому что под юбкой не видно, а любое промедление из-за поиска подходящих туфель, грозит увеличением проблем. Только бы не новый кредитор, только бы не обладатель расписки на последние наши сбережения!
Я спускалась вниз, перепрыгивая через ступеньки и перебарывая страх, что холодным комом упал в желудок, перетек в живот. И тем удивительнее было столкнуться в холле дома с верным охранником принца. Его почти тенью, правой рукой.
- Баронет Авери?
Я остановилась в паре шагов от по-простому одетого великана, гордо носившего прозвище Оскал. Получив его в боях за устрашающую гримасу злобы, он в мирное время столь редко улыбался, что к Оскалу само собой добавилось слово Мрачный.