Наверное, Роберта почувствовала гнев, сжирающий меня изнутри. Потому что улыбка медленно сползла с ее губ, и она попятилась, не отводя от меня потрясенного взгляда.
Я довольно хмыкнула. Надо же. И я могу пугать людей.
Но в следующее мгновение на мое плечо опустилась чья-то рука, и приятный мужской голос произнес:
— Любезнейшая. Вас, если мне слух не изменяет, просили принести вина. Почему оно еще не на столе?
От последней фразы, произнесенной с нарочитой доброжелательностью и без всякого нажима, мне почему-то стало зябко, а Роберта так вообще переменилась в лице.
— П-простите, — запинаясь, проговорила она, круто развернулась на каблуках и поспешила прочь, не сделав ни малейшей попытки продолжить спор.
Хм-м… Сдается, чуть раньше испугалась она вовсе не меня.
Осененная столь глубокой мыслью, я задрала голову и с превеликим любопытством уставилась на моего невольного союзника. И замерла, восхищенно распахнув глаза.
Высокий светловолосый мужчина приветливо улыбнулся мне. В его ярких голубых глазах играли озорные искорки.
— Могу ли я составить вам компанию? — поинтересовался он.
Не дожидаясь, пока я приду в себя и дам ответ, обошел стол, придвинул стул и сел напротив меня.
Я с отчаянием ощутила, как мои щеки тотчас же запылали от робости и неловкости. Сразу же стало стыдно за потрепанное домашнее платье, в котором я обычно занималась зельеварением. Ох, даже страшно представить, сколько на нем пятен самых разных цветов и размеров! А на голове у меня вообще безобразие настоящее творится. Волосы наверняка дыбом стоят, потому что, забывшись в своих горестях и печалях, я несколько раз взлохмачивала их.
— Добрый вечер, прелестная незнакомка, — проговорил мужчина. Поставил на стол руки, переплел пальцы и удобно устроил на них подбородок, глядя на меня в упор.
Я покраснела еще сильнее. Сурово сдвинула брови, решив, будто он издевается надо мной.
Гад какой! Еще и по моей внешности прошелся. Как будто я не знаю, что красавицей меня назвать нельзя. Вон, и Валенсия сегодня позлорадствовала на этот счет.
На самом деле, уродиной я себя не считала, конечно. Если меня умыть, расчесать и принарядить, то, наверное, даже симпатичной кому-нибудь покажусь. Серо-голубые глаза, каштановые густые волосы, на солнце уходящие в явную рыжину. Да и лишним весом я не страдала.