— Ну что? Не ожидал? Как мы тебя, а?.. — главарь несдержанно захохотал, оскалив гнилые зубы. Шагнул к обречённому мужчине, взмахивая кинжалом.
Светлая сталь рассекла воздух, и стихийник невольно зажмурился. Вот и всё, конец.
Ледяной порыв ветра окатил с головы до ног, осыпал мелкими колючими снежинками, и мужчина инстинктивно вздрогнул. Не было ни боли, ни обречённого стона, ни забытья. Вместо этого воздух распороли полные ужаса крики.
Стихийник распахнул глаза и отшатнулся — перед ним плашмя упало грузное тело. Тот самый главарь, что угрожал кинжалом, теперь лежал без движения. Оружия у него уже не было — оно, вырванное из его рук неведомой силой, кружилось, подхваченное снежным вихрем, и стремительно, словно его метнули, рухнуло вниз, пригвоздив к земле бандита. Ещё миг — и бездыханное тело сжалось, развоплощаясь в бездушный серый камень с воткнутым в него кинжалом.
Разбойники — и те, кто окружил жертву, и те, которые принялись грабить повозку, — этого уже не видели. Они удирали со всех ног — между стволами деревьев мелькали лишь их силуэты. Но уцелеть повезло не всем. Яростная ледяная стихия настигала, окутывала белоснежным облаком снежинок, закручивала в водовороте вихря, поднимала высоко вверх и швыряла на землю.
Парализованному от шока путнику в спасение верилось с трудом, а в глазах темнело от недостатка сил. Ему сложно было осознать, сколько длилось буйство ледяного ветра. И когда тот приблизился к нему, окружил, рванув вверх и поставив на ноги, мужчина пошатнулся, едва не упав.
Снежинки, образующие вихрь, уплотнились, создав опору и удержав, а через мгновение сплавились, меняя облик стихии на человеческое тело. Крепко сложённый темноволосый мужчина, в отороченном мехом жилете поверх рубашки из шерсти, кожаных брюках и меховых сапогах, подхватил жертву разбойников, положив его руку себе на плечо, и повёл к саням.
Смотрелись они богато: металлические, искусно украшенные чеканкой и обитые кожей, с массивными полозьями, которые при необходимости легко менялись на колёса. А вот стояли неровно — вздыбились передом, когда с разгона влетели в лесную чащу. Упирались в стволы, да ещё и дёргались, потому что впряжённые в них обезумевшие от страха лошади пытались вырваться. Они то принимали животную форму, то теряли плотность, превращаясь в туго скрученный воздушный поток, удерживаемый только специальной упряжью.