Я с благодарным писком повисла у нее на шее. Сестра обняла меня в ответ, скользнула рукой по волосам — и тут же спохватилась:
— Так, тебя же казнили, ты не можешь идти с настоящим лицом!
— Не могу, — подтвердила я и отстранилась, вырвав у нее волосок. — Погоди пару моментов.
Лира недовольно поморщилась и уселась переплетать косу, но возражать против моего самоуправства не стала. А я достала крохотный — едва ли с ноготь! — моток шерсти и сплела ее волосок с ниткой, прежде чем наскоро связать крючком тонкую завязку.
Ею я перехватила свою косу, и она неуловимо сменила цвет: с черного как смоль — тоже на черный, но светлее, с рыжиной; кончик косы начал виться, как у Лиры. Вдобавок у меня страшно зачесался нос, и я, не выдержав, с любопытством склонилась над кадушкой с водой.
Отражение теперь напоминало не столько меня, сколько моего несостоявшегося палача и Лиру одновременно, будто я была их тайным отпрыском. Украденные жизненные силы мужчины и вырванный у сестры волосок превратили меня в крепкую румяную девицу с россыпью веснушек на щеках и носу. Только глаза остались мои — зеленые, слишком яркие, удивительно негармоничные на новом лице.
Я поняла, что мне снова придется ходить, потупившись, и горестно вздохнула. Кое-что, увы, оставалось неподвластно никаким чарам, но, по крайней мере, эту рожу еще можно было умыть — и тем самым сделать ее хоть сколько-нибудь симпатичнее.
— Долго ты еще? — нетерпеливо спросила Лира.
Я плеснула водой в лицо, наскоро утерлась полотенцем и поспешила за ней.
Село Горький Берег растянулось вдоль речушки, впадающей в море. Ни сельской стены, ни огородов — только причудливые дома на ножках. Они будто старались перещеголять друг друга резными наличниками и перильцами, но больше всего все равно выделялся дом на толстых каменных столбах — просто потому, что здесь рукодельники явно не водились.
— Это дом кузнеца, не угадала, — разочаровала меня Лира. — Дом старосты — вон тот фигурный пряник.
Я уже и сама поняла свою ошибку. Кто же станет селить старосту на отшибе? Там место разве что травницам, кузнецам и чужакам — всем, кому рады строго в определенные моменты. Староста же жил в добротном деревянном доме в самом центре села, и он как раз из кожи вон лез, чтобы выделиться мастерством: что не было резным — то красовалось выжженным по дереву узором.