Туда я и хотел унести её, покатать на широкой спине, как когда-то обещал, чтобы и она увидела, что небо прекраснее земной тверди, потому что там царит истинный дух свободы. Там нет никаких королей с их мелочными желаниями.
Но все эти мечты, а Драконы умеют грезить о будущем, пошли прахом. Красота мира померкла, даже моя сокровищница больше не блистала как раньше. Геранта вышла замуж за старшего сына рода Морихен, чьи отцы всегда считались на одну ступень по знатности и богатству ниже королей Вечного мира.
Знатные рода всегда жаждут объединиться, это правильно.
— Она больше не твоя, Дэниел.
Молчаливый советник короля по вопросам внутренней политики, его Тайное око, подошёл неслышно. Но он всё всегда видел и запоминал, работа у него такая. Потому как если сам незнатен достаточно, чтобы грешить, надо ловить тех, кому это позволено. И докладывать королю или Совету так, будто речь шла не о супружеской измене, а о государственной.
— Я знаю, милорд Рикон.
Внешность у Второго Советника была неприметной, как и положено. Низкорослый человек с жидкой бородкой и большими грустными глазами совсем не казался ни опасным, ни особо проницательным, но личина часто бывает обманчива.
— Благодарите наследника, что вам позволили вернуться ко двору. Если бы не венценосный мальчик, прозябать вам в Остром Пике до конца вашей долгой жизни. Кстати, сколько вам сейчас?
— Семьдесят восемь, почти зрелость, милорд. Конечно, не по вашим людским меркам.
Я откланялся и вышел прочь из залы на воздух. Когда-то этот замок в столице, этот огромный переделанный дом носил другое название — «Шипастая Роза». В нём жили те, кто умел летать по небу на собственных крыльях, но род Драконов давно оскудел, остался лишь я по эту сторону границы.
— Вам скучно, милорд Хамен?
— Что вы, леди Лаветт, я не могу скучать среди такой красоты, — я поцеловал протянутую руку «невесты». Всем хороша: миниатюрна, светлокожа, светловолоса, рыжеброва — всё как я люблю, даже её веснушки, густо насыпанные по крыльям носа, лишь отражали белизну аристократичной кожи.
— Вы танцевали с её высочеством, — пробормотала моя пассия, густо краснея. Я мог бы извиняться, проговорить, что всё это треклятый этикет, но не стану. Исиндора знает, что я не люблю её. Я не говорил ей, потому что она не спрашивала, а не спрашивала она, потому что не хотела знать правду.