Стыдно мне не было ни капельки.
Я пожаловалась Стёпе.
Стёпа подал на развод.
- Я люблю тебя, - объяснил он мне, - хочу быть только с тобой.
Я пожала плечами. Что его развод менял в моей жизни? Скоро ведь выпускной...
Через полчаса после вручения мне аттестата он, почему-то уверенный в моей любви, никого не стесняясь, встал на одно колено в школьном парке. В руке у него были эти мерзкие анемоны, которые он присылал мне каждое воскресенье. Степа толкнул прочувствованную речь о том, что никто никогда меня не будет любить достаточно и что если кто-то и полюбит, то полюбит неправильно.
Я злорадно улыбнулась всем этим его «достаточно» и «неправильно», обошла его по широкой дуге, чтобы он не смог до меня дотянуться и, не оборачиваясь, ушла. На выпускном меня никто не ждал, но в отеле мы закатили отвязную вог-вечеринку, почти бал, но на троих. Под утро Ви и Феся ушли в один из номеров, а я вертелась на барном табурете.
Я чувствовала себя свободной. И очень, очень одинокой. Мне вдруг стало жалко этого старого дурака. Его противные цветы с черной дыркой посередине, завядшие в прошлый вторник, стояли в вазе немым укором, как растоптанная любовь.
Впрочем, я отвлеклась довольно быстро. Уехала на Материк, потом вернулась, потом опять уехала, танцевала, работала, дружила и ссорилась с «мегерами»...
Со Степой мы больше не виделись. Ему нечем было меня прижать, кроме слюнявых сантиментов, зато мне было чем от него отмахаться — статьей № 134 Уголовного Кодекса. Принуждение к деяниям... бла-бла-бла... лица, не достигшего шестнадцатилетнего возраста… бла-бла-бла... Срок давности — 10 лет, истек позавчера.
И тут, казалось бы, живи да радуйся, Степан Ефимович, чистый, свободный, безнаказанный, но он зачем-то ухватил за коленку мою приемную сестру, Аннику Брокк. Будучи девочкой красоты неземной — скандинавской, белокурой, сливочной — но воспитанной в иных традициях, она залепила наглецу-историку пощечину. Пощечину, как на грех, увидела Людмила Ааровновна. Видимо, позабыв свои унижения – иначе никак подобную глупость не объяснишь – завуч сварганила «огненную мегеру» из говна и спичек, притащила свой рыхлый зад и процессию «факелов» под окна дома Брокков.
Короче, к чему я это все рассказываю…
Во-первых, Стёпа, если ты сейчас это смотришь, то ты страшно ошибся. Анника Брокк – не покинутая перепуганная школьница, не заброшенный ребенок богатых родителей, интересующихся только собой. У Анники есть мать, отец, брат… А еще, Стёпа, у нее есть я. И я не дам ее в обиду. Не дам лапать ее потными ручонками. Кивни, если понял.