Негромкое пение молитв плыло над клубами ладана, колебало пламя свечей и казалось, что свечи тоже поют. Голоса монахов сливались, рождая мелодию.
- Домини…
Наконец, прозвучали последние слова. Умолкли последние звуки. Откуда-то сверху, казалось, с небес, послышался слабый гулкий удар колокола. За ним – другой, третий. Песня колоколов сменила голоса монахов, и молящиеся несколько минут просто стояли, внимая этим звукам. Пока, наконец, приор не воздел руки, отпуская братию.
- Идите. И несите в мир Слово Божие с силой, верой и преданностью. Да пребудет с вами Господь и присные его!
Паства зашевелилась. Один за другим стали подходить к приору монахи, кланялись, принимали облатку и глоток вина и уходили, скрестив руки на груди, словно старались удержать в себе то чувство возвышенного уединения и просветления, которое дарует только молитва.
- Брат Фабиан…
Услышав свое имя, один из монахов остановился, поднял голову, встретившись взглядом с приором. Он все понял. Настал его черед. Точно так же, как остальные, монах скрестил руки на груди, отходя, но свернул не направо, вслед за всеми, а налево, оставаясь в тени. Мимо него к выходу текли остальные братья. Они не смотрели в его сторону. Редко-редко кто-то бросал косой взгляд туда, где в полумраке виднелся силуэт с опущенными долу очами. Такое бывало. Каждый раз после общей молитвы приор называл чье-то имя, и названный покидал обитель. Иной раз навсегда.
Брат Фабиан оставался на месте, пока не вышел последний монах, и они с приором остались одни. Только после этого старик, самолично притворив двери храма, вернулся к алтарю и сделал ему знак.
Монах выступил из тени, приблизился. Он был выше ростом согбенного под бременем прожитых лет приора монастыря Святого Мартина и намного моложе. На вид ему нельзя было дать больше двадцати пяти лет, но оба знали, что на самом деле ему уже тридцать три года. Двадцать лет назад угловатый тринадцатилетний подросток переступил порог обители. Тощий, грязный, оборванный, тем не менее, он был принят на общих основаниях, ибо при себе юноша нес свой первый взнос, свой вклад в монастырскую казну, который оказался весомее золота, драгоценных камней или пожалованных в вечное пользование земель.
Это была голова оборотня. Оборотня, который несколько недель терроризировал их деревню, и всякий раз выходил сухим из воды, поскольку никто не знал, кто из деревенских несет на себе печать зверя. Посланный в деревню охотник убил двух волков, трех бродячих собак, подозрительную нищенку и отволок на суд в обитель знахарку, поскольку все указывало на то, что оборотня прикормила именно она. Но все впустую. Мальчишке удалось совершить то, с чем не сумел справиться присланный обителью охотник, и юный крестьянин был принят сперва в послушники, потом в ученики, а теперь…