- Что же это вы? Ведь я вам доверилась.
Веселка только сжала губы, а Федька, не в силах выдержать взгляд, отвел глаза. Аксинья, вздохнув, присела у постели больного. Между присутствующими не было сказано ни слова. Тоскливо потянулись часы. Только Веселка изредка вставала и ловко поила больного очередной микстурой, да один раз, с помощью Федьки, оклеила его чесночными горчичниками. Помощь Аксиньи они, словно сговорившись, не приняли.
Ближе к полуночи состояние больного еще больше ухудшилось. Поднялась температура, иссушенное внутренним жаром тело сотрясал кашель. Он впал в забытье. Федька даже не заметил, как наставник сказал его устами:
- Кризис.
Суетящаяся рядом Веселка как-то присмирела, то ли оставив борьбу, то ли дожидаясь чего-то. Аксинья, держа отцовскую руку, сидела на краешке постели, не сводя глаз с лица боярина, и по ее щекам медленно катились слезы. Хриплое дыхание боярина стало еле слышным, лицо побледнело еще больше, и когда Федька попытался прощупать пульс, предварительно отняв руку больного у вцепившейся в нее Аксиньи, это ему удалось с большим трудом. Пульс явно был за полторы сотни. Наставник сказал:
- Надо ждать. Здесь мы уже ничего не сделаем.
Мгновения уходили одно за другим. Аксинья уронила голову отцу на грудь. Федька непроизвольно нашел руку Веселки и сжал ее. Рука была вялая и холодная.
Внезапно на лбу боярина выступил обильный пот. Он глубоко вздохнул и открыл мутные глаза. Первым это заметил Федька, но смотрел, ничего не понимая, пока наставник не сказал с удивлением:
- А, похоже, что кризис-то миновал. Давайте скорее чего-нибудь укрепляющего.
Федька дернул за руку погасшую Веселку и глазами указал ей на больного. Девчонка преобразилась мгновенно. Она оттеснила Аксинью, растерянно вставшую в ногах кровати, и принялась обихаживать боярина. И только когда тот спокойно уснул, маленькая лекарка вдруг села на пол и горько заплакала.
Федька бросился ее утешать, а Аксинья, не веря себе, склонилась над отцом, потом присела рядом с всхлипывающей Веселкой, взяла ее руки в свои, поцеловала их по очереди и сказала:
- Спасибо тебе, милая. Век не забуду. Проси у меня, что хочешь.
Федька тихо вышел.
Буквально через пару часов он с мешком за плечами, в который сердобольные кухарки натолкали всякой всячины, пристроив на спину самострел и взяв подмышку свои лыжи, отправился через полгорода к воротам. В ворота как раз въезжал небольшой обоз из трех саней и на Федьку даже никто не посмотрел. Немного отойдя, он встал на лыжи и свернул на свою речку. Предстояло пройти около сорока верст, и Федька полагал, что за два дня вполне сможет это сделать.