Когда Веселка донесла эту весть до подруги, та сначала обругала ее за проявленную инициативу, а потом… а потом позвала Федьку, как раз собиравшегося в порт для разговора с капитаном одной из бригантин, и все ему рассказала, кивая при этом на Веселку. Федька сначала слегка ошалел от такой новости и попросил повторить, а когда со второго раза до него наконец дошло, он попытался подхватить Веселку и закружить ее по комнате, но внезапно, охнув, остановился и, страдальчески морщась, схватился за правый бок.
Аксинья, до этого с улыбкой наблюдавшая за ним, переменилась в лице и сорвалась с места. Вдвоем с Веселкой они уложили Федьку на лавку, и Веселка приступила к осмотру, а встревоженная Аксинья, сжав руки стояла рядом.
- Да вы что, девки, - проговорил Федька, пытаясь встать с лавки, но руки Веселки внезапно стали очень жесткими и сильными.
- Лежи! – прикрикнула она. – И не мешай!
После пяти минут она наконец встала и пошла к рукомойнику.
- По-моему, у тебя там камешек шевельнулся. Вернемся домой, пожалуй ко мне. Ну, если, конечно, он раньше не выйдет. Я сейчас схожу в местную аптеку. Посмотрю, что у них там есть. А ты никуда не бегай. Акси, проследи.
Аксинья кивнула и лицо ее стало жестким. Федька по собственному опыту знал, что, когда у жены такое выражение лица, просить ее о чем-либо совершенно бессмысленно.
Веселка вернулась намного позже чем собиралась. Оказывается, она успела добраться до самого наместника и устроить там форменный скандал, когда не обнаружила в аптеке нужного лекарства. А все знали какова Веселка в гневе и не завидовали наместнику или кто там у него отвечал за здравоохранение. Но пока Веселка бегала по инстанциям, Федька уже оклемался, и они с женой решали насущный вопрос – возвращаться ли после посещения островов в Новгород на Манна-Хате или рвануть прямо от них домой.
Федька попытался было соблазнить жену, пользуясь оброненной Веселкой оговоркой, на кругосветное путешествие, но получил ожидаемый отпор.
- Эх! – сказал он в сердцах. – Какая же ты, Акси, однако, приземленная. Не можешь ты понять высокого парения моей души.
- Феденька, - отвечала Аксинья. – Паренье это, конечно, хорошо, но кто-то из нас должен ведь быть реалистом. Ну и пусть это буду я. Наши годы и болячки никто со счетов не снимал. Будь мы моложе хотя бы лет на двадцать, я бы может еще и впереди тебя бежала.